С другой стороны, Том ушел в такой спешке, что забыл вторую бутылку вина за пять тысяч долларов. Я нашла ее на ступеньках крыльца и поставила в винный шкаф.
Эли посидел еще немного, погасил огонь и собрал из травы осколки разбитого бокала.
– Оставь это, – сказала я ему. – Завтра я все уберу, когда светло будет.
– Ты в порядке? – спросил Эли, когда я провожала его вокруг дома к грузовику.
– Я буду в порядке, – сказала я. – Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем Кэтрин.
– Я имел в виду другое.
Он остановился, глядя на усыпанную гравием подъездную дорожку под ногами.
– Прости, что так разговорился об озере. Я просто пытался развлечь их. Я не хотел тебя расстраивать.
Я обняла Эли.
– Да, но все нормально.
И тогда все действительно было нормально. Но не сейчас, поскольку мысли о Лене скользят в моей голове так же плавно, как гагары на озере. Когда моя мать выслала меня сюда, я не протестовала. Она была права. Мне нужно залечь на дно на несколько недель. Кроме того, я думала, что смогу справиться с этим. Я прожила больше года в квартире, которую делила с Леном. Я не думала, что дом у озера может быть хуже.
Тем не менее, здесь мне хуже.
Потому что это место, где умер Лен.
Здесь я овдовела, и все здесь – дом, озеро, чертова голова лося в гостиной – напоминает мне об этом. И так будет всегда, пока я жива.
Или трезвая.
Я делаю еще глоток пива и осматриваю береговую линию на другом берегу озера. От дома Фицджеральдов до дома Ройсов и дома Эли – все темно. Густой туман поднимается от самого озера, лениво катясь к земле степенными волнами. Каждая скользит к берегу и окружает опорные балки под крыльцом, подобно морской пене, разбивающейся о пилоны пирса.
Я смотрю на туман, загипнотизированная, когда звук нарушает ночную тишину.
Скрипнула дверь, за ней последовали шаги по дереву.
Звуки идут справа от меня, со стороны дома Митчеллов.
Еще через несколько секунд появляется Бун Конрад – тонкий силуэт, направляющийся к причалу Митчеллов.
Бинокль по-прежнему стоит на столе рядом с моим стулом. Я подношу их к глазам и рассматриваю Буна поближе. Он достиг края причала и стоит там только в полотенце, подтверждая мое первое впечатление о нем.
Бун Конрад чертовски красив.
Несмотря на то, что Эли посоветовал мне держаться подальше от Буна, что я понимаю, но он ничего не сказал о том, что нельзя смотреть на него. Что я и делаю, чувствуя приступ вины, продолжаю наблюдать за ним в бинокль.
Этот приступ вины превращается в боль, и даже в нечто большее, когда Бун ослабляет полотенце и позволяет ему упасть на причал, полностью оголяя его тело.
Я опускаю бинокль.
Затем снова поднимаю.
Я знаю, что подглядывать за кем-либо без ведома – это аморально. Особенно когда этот кто-то голый.
Это неправильно, думаю я, но продолжаю смотреть.