Кофе для Яны. Ольга Томашевская

без него, и еще больше страдала с ним, часто плакала и все время советовалась с Яной, что же делать. Что делать, было и без Яны понятно, но для обеих слово развод было каким-то стыдным, оно означало личную неудачу и признание неправильности собственной жизни. Успех – это стабильность. И обе сходились на том, что семью надо стараться сохранить. Это было выматывающе для всех, а Яне иногда казалось, что Марина начинает наслаждаться ролью обманутой жены, такой жертвы, которую обидели и теперь всем надо ее неистово жалеть, слушать, помогать. У Марины с Пашей был семилетний сын. Марина истерила, заставляла истерить сына, звать папу назад, она требовала помощь, говорила, что не справляется – Паша жертвенно приходил помогать, а потом снова уходил в другой дом, и иногда Яне казалось, что все к этому привыкли и такая стабильность Маринке даже нравится.

      Маринка требовала, просто взывала о помощи. А Яна не могла понять, чем тут можно помочь, поэтому молча выслушивала и сокрушенно соглашалась со всем.

      Досада заключалась в том, что разговор, возможно, планировался долгий, как обычно, отклонить или не ответить на вызов было чревато серьезной обидой, поэтому, внутренне сжавшись, Яна приготовилась слушать.

      Марина плакала.

      – Яна, привет, ну я звоню, что ты так долго подходишь? На работе? – и, не расслышав невнятное «угу», продолжала, – Представляешь, он опять ушел. Сказал, что хватит с него.

      – Марин, ну он же столько раз уходил-приходил, и придет еще раз.

      – Да, понятно что придет, но мне невыносимо уже, что он с ней постоянно, а пока эту неделю жил с нами, – запрется в туалете, или курить выйдет, так на час-полтора, и строчит ей смс-ки, в вк постоянно, – я ему сказала что ты раз с нами, так будь с нами, а ты как ненормальный куда-то все время уходишь, а он огрызается, ни одного слова хорошего мне не сказал. Я ему и ужин, и белье чистое, и маникюр новый сделала, – ну за что мне это?

      – А когда ушел?

      – Да вот только что, в обед с работы приехал специально, сумку собрал и уехал.

      – Сумку? То есть не все вещи забрал?

      – Да нет конечно, я бы и не отдала, он знает, там куртки дорогие, мы вместе покупали, я ему дарила, мне оно надо, чтобы вещи, которые я с любовью покупала, у всякой дряни в шкафу пылились? Пусть попробует только забрать!

      – Ну, значит, вернется. Не плачь.

      – Ну как же? Яна, что делать? Подскажи, что делать? Я в ужасе просто, как вот так вот можно, она страшная, глупая, в инсте вчера знаешь такую фигню напостила, и улыбается улыбочкой своей идиотской крысиной, смотреть противно. И сейчас вон новый сториз – сердечки, цветочки, ноги свои кривые на песочке сфоткала и радуется. Фу.

      – Зачем ты все это смотришь?

      – Ну а как не смотреть? Должна же я знать, что у них там происходит.

      – Вот узнаешь, а потом плачешь, расстраиваешься. Она ему надоест скоро, ты же знаешь, мужики любят новизну, а его любимое мясо она потушить не сможет. И он вернется к тебе.

      – Ага, есть это мясо. И мои