Знай, что там увидит, он бы не сделал этого никогда в жизни.
Вообще. Совсем.
Там лежали два голых тела, порубленных на части. Мужчина и женщина. Хотя даже это можно было понять с трудом. Куски нарубленных рук и ног прикрывали выпотрошенные туловища. Две отсечённые головы венчали эту жуткую пирамиду из мяса и костей. Их рты были приоткрыты. Они смотрели друг на друга, словно застыв перед своим последним поцелуем.
– Ты знаешь, что любопытство сгубило кошку? – услышал знакомый голос Михаил.
Он дёрнулся было, но затем почувствовал удар по затылку и провалился в темноту.
5
Теперь у него болела не только нога, но и голова.
А ещё было чертовски холодно.
Он приоткрыл глаза и понял, что до сих пор находится в сарае.
Михаил попробовал пошевелиться, но смог лишь немного поболтать ногами, чиркнув пару раз о землю. Руки были привязаны к одной из несущих балок сарая.
Он несколько раз качнулся, услышал самый лучший звук в жизни. Слабое потрескивание старой древесины. Мужчина продолжил раскачиваться, радуясь, как ребёнок, каждому новому треску. Казалось, что весь сарай ходит ходуном вместе с ним.
Вдруг распахнулась дверь. Внутрь вошёл бывший радушный хозяин.
– Ну ты что это тут устроил? – почти ласково пожурил Михаила.
Под мышкой он держал складной столик, в руке – керосиновую лампу.
Его пленник перестал раскачиваться и злобно уставился на вошедшего.
– А ты, Толик, – гнида больная, оказывается, – презрительно процедил Михаил, кивнув на сани с порубленными телами.
– Отнюдь, – всё так же добродушно ответил Анатолий, – просто я был голоден, а без мяса я не могу.
– Без человеческого?!
– И что тут такого? Тебе тоже понравилось.
Он хохотнул, поставил столик, на него – керосинку. Зажёг её, сделал свет ярче. Затем старик вынул из-за пазухи скальпель, положил рядом с лампой.
Михаил вспомнил мясную похлёбку, и его накрыла волна тошноты.
– А как ты мне складно пел про людей, про их веру, – выдавил он из себя. – А меня что? Хотел попозже сожрать?
– Ну надо же было мне как-то поддержать беседу, вот я тебе и пересказал всё, чем меня успел достать этот святоша.
Он подошёл вплотную, и Михаил снова почувствовал слабый запах корицы.
– Что касается тебя, ты слишком ценен для меня. Я подарю тебе возможность, немыслимую для такого жалкого создания, как ты. Ты поучаствуешь в моём бесконечном цикле перерождения. Поэтому я тебя даже подлечил.
Черты лица Анатолия внезапно заострились, кожа обтянула выступающие скулы и прибрела цвет старого пергамента. За секунду он будто постарел лет на двадцать, не меньше.
– Твою мать! Да кто ты вообще такой? – отшатнулся от него Михаил.
– Я? Никто, – оскалился дед, – у меня нет имени.
Отошёл к столику и взял в руки скальпель.
– Я никто! И я всё!
Он истерично рассмеялся.
– Спроси меня,