– Мои ученики, я прививаю им любовь к литературе.
– Ученики – это несерьёзно. Всё, что они могут тебе дать – это вернуть твоё же.
– В городе у меня тоже не было особо близких по духу людей.
– Да, помню. Ты закрываешься. Всегда закрывалась. Я думаю, что твоё ощущение себя чужой – первично. А отношение окружающих – вторично.
– Как умно ты научился выражаться!
– Книжки читал, – не без самодовольства кивнул я.
– Какие?
– Оо, очень много разных. На какое-то время они заменили мне друзей на чужбине. Как там у Достовеского?
– У Паустовского. "Человек, любящий и умеющий читать,– счастливый человек. Он окружен множеством умных, добрых и верных друзей. Друзья эти – книги", – процитировала Настёна наизусть и удивлённо покачала головой: – Неожиданно!
– Я же сказал, что сильно изменился.
– Люди редко меняются.
– У меня была нужда. И я так благодарен ей… а особенно тебе. За всё, что случилось со мной и за то, что Дуня… есть.
Я потянулся к Насте, чтобы хоть немного обнять её и поцеловать в щёку, но дочь, кажется, услышала своё имя – прибежала, счастливо размахивая палочкой, к которой прилип кусок тины. Он разбрасывал вокруг себя грязные капли, и Дуняшино платье уже было всё в болотно-коричневую крапинку.
– Боже, Авдотья! – воскликнула Настя.
– Боже, мама! – пискнула та и побежала прочь, весело смеясь.
Я подскочил и помчался следом.
– Отдай! Дуня, ты вся перепачкалась! Как теперь мама будет платье отстирывать?
– Бабушка постирает! – беспечно махнула ручкой дочь.
– Похоже, пора приучать её к ведению хозяйства, – сказал я Насте, безуспешно стряхивая с себя грязные капли. – Козявка такая…
Палочку я у Дуни отобрал, но она тут же отправилась за новой.
– У вас, кстати, есть стиральная машина-автомат?
Настя отрицательно покачала головой:
– Только полуавтомат, советский ещё, мама в нём мои пелёнки стирала.
– Я завтра куплю.
– Купи.
– Ты больше не отказываешься от подарков?
– Нет, но и не прошу. И потому ничем за них не расплачиваюсь.
– Насть, зачем ты так? Я от чистого сердца…
– Во избежание иллюзий, Яр.
– Хорошо. Я делаю это для Дуни.
Глава 9. Паша
Настя
В воскресенье мы всей семьёй (то есть, тремя поколениями одиноких женщин) с утра направились в церковь. Мама настаивала на религиозном воспитании Дуни, утверждая, что одно это и способно спасти её от печальной участи. Такой, как у меня – она не произносила это вслух, но оно читалось между строк.
А я не возражала. Не считаю себя истовой христианкой, но и сопротивления не чувствую. Надо – значит, надо. Бабушке виднее. Она, хоть и не во всём является образцом христианской добродетели, но жизнь прожила достойно, благочестиво, и проявила недюжинное милосердие ко мне, когда я явилась к ней с разбитым сердцем и непраздная*.
А