– Как тебя батька-то отпустил? – смеялась девчонка, брызгаясь водой.
– А я его и не спрашивал, – гордо и деловито ответил мальчишка. – Он в станицу соседнюю поехал за солью.
– Ого! А ты, значит, сбежал, да?
– Ничего не сбежал! Меня Игнатья отпустила, она говорит, что вредно все время на лошади верхом сидеть. А ты видела, как я умею? Иго-го! – и паренек, изображая всадника, бросился вдогонку за девчонкой. – Не пощадим врага! – Девчонка взвизгнула и побежала со всех ног.
– Стой! Кому говорят! А ты почему не в поле?
– А я вот сбежала по-честному, – бросила девчонка догоняющему всаднику.
– Вот тебе от Авдотьи тумаков и достанется!
– Чур меня, чур меня, разбежались куры, – мальчишка тоже весело подхватил кричалочку: – Чур меня, чур меня, а Авдотья дура!
Детский смех и шлепанье ножек по воде смешались с шумом копыт. Издалека в утренней дымке появился цыганский табор.
– Пойдем, пойдем, поглядим! – нетерпеливо тащил мальчишка свою подругу за руку.
– Нет, ты что! Твой папа говорил, нельзя, от ихних, как от чумных, бежать надо! – девчонка уперлась двумя ногами и пыталась высвободить свою руку.
– Тьфу ты, трусиха какая! – и мальчик, отставив трусливую кроху, бросился навстречу табору.
– Ничего я не трусиха! – пытаясь догнать его, кричала девочка.
Мальчишка бежал к облаку пыли, из которого доносились голоса и ржание лошадей, девчонка бежала следом, еле поспевая:
– Стой, ну погоди же ты! Негодный! Да чтоб тебя, ну стой, я с тобой, куда ты!..
Запах табака ударил в нос, вокруг закружились люди, повозки, кто-то улюлюкал и подтрунивал над детьми, тут же подбежали цыганские дети, одетые очень бедно, с грязными босыми ногами.
Лошадь встала на дыбы, громкий смех грубого мужского голоса, удар по струнам гитары, свист, суматоха: весь табор, как большой и пестрый тайфун, обрушился на детей. Все мелькало и ускорялось, как в странном цветном сне. Жилистые руки в золотых кольцах ухватили мальчишку за подмышки, и, подлетев в воздухе, он плюхнулся в повозку, дыхание у девчонки перехватило. Что делать? Маленькие коленки подгибались от страха. Что сделает она, до повозки ведь даже не дотянуться. И что было сил, она рванула в сторону деревни, то ли такую кроху никто и не заметил, то ли девчонка, как кузнечик худенькая, с острыми локотками, никому не была по вкусу, но пыльные ее пятки били по земле что было духу. Она бежала к деревне и орала:
– Цыгане! Цыгане!
Глава 2
– А я тебе говорю, надо остановиться. Надо, врузумеешь али нет?
– Черт заладил, врузумеешь – врузумеешь!
– Тарас, сам посуди, наконец: лошадь выдохлась, а помрет, что делать будем? До города бог знает сколько еще верст. Отдохнём, брюхо набьем. А может это, продадим чего. А?
– Продадим? В деревне? Ты смеешься, брат, что ли.
Никола укоризненно посмотрел на своего товарища из-под рыжих своих ресниц. Тарас тяжело и туго вздохнул, отчего и без того его большая грудь стала подобно горе, и, уткнув в нее бороду, зажег самокрутку.
Телега, груженная шкурами и какими-то мешками, медленно и уныло покачивалась по пыльной дороге, впереди плелась старая кляча, совсем не обращавшая внимания на Николу, который дело не дело похлёстывал ее. Мухи противно приставали, а от долгой дороги рубаха липла к телу. Никола раздражённо отмахивался от мух, заодно поправлял и прядь кудрявых рыжих волос, которые так и норовили попасть в глаза. Тарас не обращал внимания на назойливых попутчиков, что-то бубнил под нос, то почёсывая добротный живот, то поглаживая бороду. Два купца, от которых было, пожалуй, одно название, потряхивались из стороны в сторону, что усложняло процесс прикуривания. На очередном ухабе Тарас с силой кинул самокрутку подле себя и аккурат попал прям в раскрытый кошель с двумя медными квадратными монетами, на которых и хлеба толком не купишь. Он чертыхнулся, как будто жизнь подглядывает за ним, да тихонечко посмеивался.
– Черт бы тебя побрал, – буркнул и сунул кошель себе под ногу. Тарас, как человек бедный, всегда думал о деньгах, и каждый раз, когда жизнь показывала его состояние, он ужасно злился, и только еще больше уходил в свои размышления о доходах, прибыли, рублях, сказать по-честному, больше он ни о чем так страстно и долго не думал в своей жизни.
– Бог с твоей деревней, валяй.
– Ну вот, и порешали, – не без победной нотки отозвался Никола.
Скрипучая телега протянула еще пару домов и остановилась у дома с резными, хотя давно потрескавшимися ставнями. Редкий покосившийся забор ограждал небольшой участок. Возле дома вешала белье женщина лет шестидесяти пяти на вид.
– Бог