Светорада Медовая. Симона Вилар

чаще приходил из детинца на ночь, а однажды подарил ей пушистую шаль вязки мерянских мастериц, чем несказанно растрогал Гуннхильд, не получавшую от мужа никаких подарков со времен его сватовства. Надо заметить, что они поженились, как полагается, по взаимной выгоде, родили детей, а старших дочек Гуннхильд от первого брака Нечай удочерил, следуя старым обрядам. В их браке все было спокойно, и только этой весной Нечай как будто впервые увидел, что его хозяйственная жена, несмотря на годы, сохранила стать, а подаренная им серая шаль очень даже идет к ее светлым туманным глазам. И он все чаще стал просить ее посидеть с ним рядом, оставив домашние хлопоты. Один раз Нечай даже завел разговор, не трудно ли ей жить с таким невзрачным и вечно занятым мужем, пускай и воеводой, ведь он явно не стоит столь мудрой и привлекательной жены… И хотя Гуннхильд всегда знала, что не отличается красотой – и чертами лица груба, и слишком рослая, и в бедрах с возрастом раздалась, – слова мужа взволновали ее. Позже многие замечать стали, что Гуннхильд старается принарядиться к его приходу, даже надела давно покоящиеся на дне сундука золотые полукружья сережек, а еще не так строга стала к челяди и домашним за нерадивость.

      Однако была в Ростове пара, которую вся эта суматоха и разговоры о Стрелке и Свете только раздражали. Это были Усмар и Асгерд.

      Как-то Усмар пришел домой из детинца мрачнее тучи. Асгерд спросила:

      – Ты сегодня не в духе, муж мой? Что-то не ладится с посадником?

      Тиун молча разгребал ложкой овсяную кашу, потом резко отодвинул от себя тарелку, и его рот скривился в короткой холеной бородке, как будто он ел какую-то гадость, а не горячую, приправленную маслом овсянку.

      – Ты вон все меня упрекала этой пришлой Светой… этой Медовой, – произнес, – однако, признаюсь, она мне как кость в горле.

      Оказалось, что эта вертихвостка неплохо разбирается в вычислениях и цены знает не худо. По совету Стрелка Путята вызвал ее к себе, потому что у него возникло подозрение по поводу недочета дани. Усмару пришлось пояснять, мол, и пушного зверя в этот год добыли недостаточно, и меду не донесли, а уж о руде и говорить не приходится. Однако Путята все теребил ярлыки табличек об оплате, сопоставлял, путался и ворчал. А потом вызвал на подмогу Свету. И та, просмотрев счета, указала Путяте на недоимки. Вот посадник на Усмара и накинулся. Тиун пояснял, отчего так вышло, но эта рыжеглазая тут же из-за плеча Путяты указывала, где расчеты не сошлись и где стоит провести проверку по селениям данников, чтобы затем сравнить с тем, что хранится в кладовых да амбарах.

      Асгерд слушала обиженные речи мужа, прикрыв глаза длинными золотистыми ресницами. Она догадывалась, что ее муж на подобной службе не мог, чтобы и о себе не позаботиться, да не отложить то, что приглянулось, но считала, что не ее дело поучать Усмара, как вести дела. Если ее муж так решил – значит, так тому и быть. Да и не было ей заботы, как Путята отличается в Новгороде за дань. К тому же, став женой тиуна, Асгерд полюбила жить в роскоши, какой у отца родного не знала: у них был свой терем на высокой