Время памяти. Книга первая. Ирина Юльевна Енц

ходила, хоть травы по берегам стояли в рост человеческий, да и зверье это озеро обходило стороной, утки и те гнезда не вили в, казалось бы, вполне уютных камышовых зарослях. А люди, если и заходили когда сюда, норовили побыстрее отсюда унести ноги. На них наваливалась какая-то тоска смертная и темная, что жить не хотелось, а иных брал страх неведомый посередь белого дня, да такой, что человек бежал без оглядки отсюда, покуда духа хватало. Вот какое это было место. Одно слово – запретное. Только вот Авдей еще сюда наведывался изредка за ягодой. Уж больно голубика здесь была крупной, да сладкой. Такой ягоды, почитай, больше нигде и не было, хоть сто верст обойди вокруг. Но таких, как дед Авдей, на которых Плакучее никак не действовало, было мало. Вон и тропка почти уже заросла совсем и едва виднеется в густой траве. В общем, об этом озере даже слухов по деревне никаких не ходило, словно, как по негласному уговору, люди предпочитали не поминать его вовсе, будто здесь ничего и не было. Кстати, на картах этого озера почему-то не значилось. Авдей сам видел, когда у них прошлый год здесь не то геологи, не то лесоустроиели заезжали. Он их карту тогда изучил досконально. Уж больно любопытно ему было.

      Вскоре послышался звук шагов, а затем шуршание отодвигаемых веток, и на поляне появился мужчина в милицейской форме лет сорока пяти. Китель на его плотной, полноватой фигуре сидел, что называется, в треск. Форменная фуражка сдвинута на затылок, из-под нее выбивались редкие пеговатые волосы, слипшиеся от пота. Все его красное круглое лицо с одутловатыми щеками и носом-картошкой, выражало крайнюю степень волнения. Он, словно кабан-секач, проломился сквозь заросли подлеска и остановился на самом краю поляны, проницательно оглядывая пространство вокруг, будто в ожидании появления неведомого врага. Завидев деда, живого и невредимого, сидящего на корточках рядом с лежащим мужчиной, выдохнул с явным облегчением, и уже неторопливо с медвежьей грацией, направился прямо к ним. Почти следом за ним, из кустов показалась женщина лет тридцати, не более. Обута она была в высокие резиновые сапоги, в которые были заправлены потертые джинсы. Сверху на женщине была надета обычная мужская клетчатая рубаха. Ее стриженные до плеч темно-русые волосы были заправлены под косынку, стянутую тугим узлом на затылке. Лицо ее можно было бы назвать почти красивым, если бы не колючий неприятный взгляд, да капризный изгиб полных губ, говоривший о вздорном и, наверняка, склочном характере. Она была невысокого роста, с ладно сбитой фигурой. В руках у нее была небольшая брезентовая сумка с пришитым небрежно, чуть полинявшим от времени, красным крестом.

      К живописной композиции, состоящую из фигур старика, склоненного над лежащим на земле мужчиной, она подошла стремительным шагом, чуть опередив участкового. И тут же склонилась над потерпевшим, щупая пульс. Потом, озабоченно нахмурив брови, принялась его деловито ощупывать своими крепкими пальцами, проверяя нет ли переломов. Осмотр закончила довольно быстро и озадаченно уставилась на лежащего. Дед