– Не вздумайте сами ехать, Софья Павловна. Прислуга с вами из неловкости разговаривать не станет, побоится от собственных хозяев укоризны. А как еще узнать? Да и что за дело: девица благородного звания мужчину разыскивает? На черную кость плевать, пусть думают, что хотят, но сам-то Сергей Алексеевич что вообразит, как отыщется? Другое дело: прислуга по поручению. Здесь все пиететно…
Необычная для бывшей крестьянской девушки (Софи знала, что Веру взяли из деревни, да и сама Вера об этом говорила) речь сначала удивляла Софи.
– Откуда ты так говорить научилась, Вера? Кто тебя учил?
– А я, Софья Павловна, грамотная и книжки всякие читать люблю.
– Какие ж книжки? Неужто из батюшкиной библиотеки?!
– Да нет, что вы, София Павловна! Как можно! – усмехнулась Вера. – У нас, у черной кости свои книжки…
Софи была слишком поглощена собой, чтобы расслышать в словах Веры насмешку, но вспомнила, как Гриша со смехом рассказывал, будто Вера по вечерам читает его учебники по географии и естественной истории.
«Молодец, Вера!» – решила Софи. Образованная, пусть и на свой лад, горничная нравилась ей больше необразованной.
Софи пыталась занять себя каким-то делом, но все – кисти, книжки, пяльцы – буквально валилось у нее из рук. Только рояль, одиноко стоящий в гостиной, давал ей какое-то отдохновение и выход обуревавшим ее эмоциям. Софи не уродилась музыкальной, и уроки музыки, которые она когда-то брала, не принесли ей особой пользы. Однако сейчас она с воодушевлением тарабанила по желтоватым клавишам те немногие пьесы, которые знала наизусть, и даже пыталась разбирать новые. Многие значки она позабыла, полутонов не слышала, поэтому хаотическое присутствие в ее исполнении диезов и бемолей ее вовсе не смущало.
Удивительно, что ничего не говорила Наталья Андреевна, которую обычно пение и музицирование старшей дочери доводили до нервных припадков. В юности Наталья Андреевна считалась неплохой исполнительницей, почти профессионально пела и до замужества много лет брала уроки у профессора Консерватории Бельского. Рояль в гостиной входил в ее приданое, и первые годы замужней жизни она частенько присаживалась за него. Музыку (больше всех – Бетховена и Листа) Наталья Андреевна любила трепетно, по-девичьи. Поэтому ей было особенно невыносимо слушать бодрые, безграмотные экзерсисы Софи.
Молчание и неожиданная терпимость матери могли бы заставить девушку задуматься о причинах, если бы, повторимся, она вообще могла в эти дни размышлять о ком-то, кроме себя и своих сложных (придуманных от начала и до конца) отношений с Сержем.
Однажды за завтраком Наталья Андреевна устремила на старшую дочь какой-то странно пронзительный взгляд и многозначительно сказала:
– Сегодня к нам на ужин Ираклий Георгиевич Андронников пожалует…
Занятая своими мыслями, Софи посмотрела на мать с мимолетным удивлением: они же