Он покосился на остолбеневшего домового, прикрикнул на него:
– Чего встал? Помоги! Жердь подай.
Малюта, отвел взгляд от плененной и истошно визжащей мары, засуетился: опрометью бросился к другой стене, начисто забыв, что сам поставил жердь у входа в дом. Вспомнив, поторопился туда и подал Лесьяру, уже чувствуя загривком, как хозяин сердится – домовой знал этот словно подернутый темнотой лед в глазах юноши.
Мара, разглядев Малюту, замерла. Ее неистовый взгляд застыл на его лице, скользнул к четырехпалым рукам. Мара зашипела:
– Ты такой же, как я… Помоги!
Лесьяр ударил по прутьям клетки, та содрогнулась и едва не слетела со стола. Мара, воспользовавшись моментом, сцепила зубы и, не отрывая взгляда от окаменевшего Малюты, принялась раскачивать клетку, толкая ее вперед и назад. Ее зеленовато-синие глаза блестели, на губах играла кривая и надменная усмешка. Чтобы юноша не смог к ней приблизиться, она неистово крутила кистями нескладных рук, застрявших между прутьями, от ран по железу сочилась ее зеленоватая кровь, больше похожая на слизь. Острые когти пару раз едва не рассекли грудь аптекаря. Тот подобрался и отскочил, но так, чтобы придерживать клетку за спиной мары.
– А ну, пасть закрой! Он не чета тебе, – он протянул руку, проорал домовому, выводя его из оцепенения: – Малюта, жердь!
Домовой, будто очнувшись, всунул деревяшку ему в кулак и стремглав отскочил прочь, к печи, и забился в щель у зольника, обхватив колени руками и вжав голову в плечи.
Лесьяр, просунув жердь в кольцо, приподнял его и, не позволив маре приноровиться к новому положению клетки, ловко подвесил к потолку.
– Вот так-то лучше, – пробормотал, закрепляя на крюке.
Мара, коротко взвыв и окончательно сорвав кожу в подмышках, выдернула руки из отверстий, вцепилась в прутья и принялась раскачивать клетку так, чтобы та соскочила с крюка. Аптекарь лишь усмехнулся. Взобравшись на приступок, он захлопнул крепление, полностью закрыв петлю. На мгновение он оказался лицом к лицу с марой – та с ненавистью уставилась на него, в зеленовато-синих глазах кладбищенской твари искрился страх напополам с отвращением: она, наконец, поняла, что оказалась не случайной жертвой ловкого аптекаря, он охотился именно за ней. И заранее знал, что изловит. Он выслеживал ее, приготовил ей тюрьму, отрезав все возможные