– Ну вот я и опять республиканка, у меня белые руки.
Но гость погрозил ей пальцем и отвечал, что республиканство – это очень глупая штука.
– Что еще за республика! – сказал он, – за это только горячо достаться может. А вот у меня есть с собою всего правительства фотографические карточки, не хочешь ли, я их тебе подарю, и мы их развесим на стенку?
– Да у меня они и у самой есть.
– А где же они у тебя? Верно, спрятаны? А? Клянусь самим сатаной, что я угадал: петербургских гостей ждала и, чтобы либерализмом пофорсить, взяла и спрятала? Глупо это, дочь моя, глупо! Ступай-ка тащи их скорее сюда, я их опять тебе развешу.
Пойманная и изобличенная акцизница снова спламенела до ушей, но вынула из стола оправленные в рамки карточки и принесла по требованию Термосесова молоток и гвозди, которыми тот и принялся работать.
– Я думаю, их лучше всего здесь, на этой стене, разместить? – рассуждал он, водя пальцем.
– Как вы хотите.
– Да чего ты все до сих пор говоришь мне вы, когда я тебе говорю ты? Говори мне ты. А теперь подавай мне сюда портреты.
– Это все муж накупил.
– И прекрасно, что он начальство уважает, и прекрасно! Ну, мы господ министров всех рядом под низок. Давай? Это кто такой? Горчаков. Канцлер, чудесно! Он нам Россию отстоял! Ну, молодец, что отстоял, – давай мы его за то первого и повесим. А это кто? ба! ба! ба!
Термосесов поднял вровень с своим лицом карточку покойного графа Муравьева и пропел:
– Михайло Николаич, здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
– Вы с ним разве были знакомы?
– Я?… то есть ты спрашиваешь, лично был ли я с ним знаком? Нет; меня Бог миловал, – а наши кое-кто наслаждались его беседой. Ничего; хвалят и превозносят. Он одну нашу барыню даже в Христову веру привел и Некрасова музу вдохновил. Давай-ка я его поскорее повешу! Ну, вот теперь и все как следует на месте.
Термосесов соскочил на пол, взял хозяйку за локти и сказал:
– Ну, а теперь какое же мне от тебя поощрение будет?
Бизюкиной это показалось так смешно, что она тихонько рассмеялась и спросила:
– За что поощрение?
– Аза все: за труды, за заботы, за расположение. Ты, верно, неблагодарная? – И Термосесов, взяв правую руку Бизюкиной, положил ее себе на грудь.
– Правда, что у меня горячее сердце? – спросил он, пользуясь ее смущением.
Но Дарья Николаевна была обижена и, дернув руку, сердито заметила:
– Вы, однако, уже слишком дерзки!
– Те-те-те-те! – «ви слиськом дельски», а совсем «не слиськом», а только как раз впору, – передразнил ее
Термосесов и обвел другую свою свободную руку вокруг ее стана.
– Вы просто наглец! Вы забываете, что мы едва знакомы, – заговорила, вырываясь от него, разгневанная Дарья Николаевна.
– Ни