– Это, сударь мой, отец дьякон, не мое дело знать, – оправдывался, отыскивая свой пуховой картуз, Николай Афанасьевич.
– Нет, как же не твое! Непременно твое: ты должен знать, кому молишься.
– Позвольте-с, позвольте, я в первый раз как пришел по этому делу в церковь, подал записочку о бежавшей рабе и полтинник, священник и стали служить Иоанну Воинственнику, так оно после и шло.
– Ой! если так, значит, плох священник…
– Чем? чем? чем? Чем так священник плох? – вмешался неожиданно отец Бенефактов.
– Тем, отец Захария, плох, что дела своего не знает, – отвечал Бенефактову с отменною развязностию Ахилла. – О бежавшем рабе нешто Иоанну Воинственнику петь подобает?
– Да, да; а кому же, по-твоему? кому же? кому же?
– Кому? Забыли, что ли, вы? У ктиторова места лист в прежнее время был наклеен. Теперь его сняли, а я все помню, кому в нем за что молебен петь положено.
– Да.
– Ну и только! Федору Тирону, если вам угодно слышать, вот кому.
– Ложно осуждаешь: Иоанну Воинственнику они правильно служили.
– Не конфузьте себя, отец Захария.
– Я тебе говорю, служили правильно.
– А я вам говорю, понапрасну себя не конфузьте.
– Да что ты тут со мной споришь!
– Нет, это что вы со мной спорите! Я вас ведь, если захочу, сейчас могу оконфузить.
– Ну, оконфузь.
– Ей-Богу, душечка, оконфужу!
– Ну, оконфузь, оконфузь!
– Ей-Богу ведь оконфужу, не просите лучше, потому что я эту таблицу наизусть знаю.
– Да ты не разговаривай, а оконфузь, оконфузь, – смеясь и радуясь, частил Захария Бенефактов, глядя то на дьякона, то на чинно хранящего молчание отца Туберозова.
– Оконфузить? извольте, – решил Ахилла и, сейчас же закинув далеко на локоть широкий рукав рясы, загнул правою рукой большой палец левой руки, как будто собирался его отломить, и начал: – Вот первое: об исцелении от отрясовичной болезни – преподобному Марою.
– Преподобному Марою, – повторил за ним, соглашаясь, отец Бенефактов.
– От огрызной болезни – великомученику Артемию, – вычитывал Ахилла, заломив тем же способом второй палец
– Артемию, – повторил Бенефактов.
– О разрешении неплодства – Роману Чудотворцу; если возненавидит муж жену свою – мученикам Гурию, Самону и Авиву; об отогнании бесов – преподобному Нифонту; об избавлении от блудныя страсти – преподобной Фомаиде…
– И преподобному Моисею Угрину, – тихо подставил до сих пор только в такт покачивавшей своею головкой Бенефактов.
Дьякон, уже загнувший все пять пальцев левой руки, секунду подумал, глядя в глаза отцу Захарии, и затем, разжав левую руку, с тем чтобы загибать ею правую, произнес:
– Да, тоже можно и Моисею Угрину.
– Ну, теперь продолжай.
– От винного запойства – мученику Вонифатию…
– И Моисею Мурину.
– Что-с?
– Вонифатию