В их квартире нашли его девочку.
И там же обнаружили кучу наркоты.
В кармане запищал мобильник. Номер скрыт.
– Здравствуй, Паша. Я очень тебе соболезную. – Голос генерал-лейтенанта Родионова звучал сочувственно. – Я потрясён. Это ужасно. Места себе не нахожу.
Крючков не ждал этого звонка. Не готовился с кем-то разговаривать о своей потере. Слёзы чуть было не захлестнули, но он справился. Не хватало ещё всплакнуть.
– Спасибо, Володя, – всё, что он смог вымолвить. А что ещё скажешь?
– Ты где сейчас?
– На даче. Завтра Михаил с женой прилетят.
– Какая же мразь это сотворила?! Держись! Я сегодня говорил с министром. Он взял дело под личный контроль. Звони мне в любое время дня и ночи. Знаю, что подозреваемые арестованы. Крутите их по полной. И держись, пожалуйста. Звони в любое время.
Крючков застыл с мобильником около уха. Снова собачий лай, но уже намного дальше и тише, словно для порядка. Труднее всего сдерживать себя. Поехать бы сейчас в изолятор и выбить без всяких протоколов и формальностей из арестованных братьев всё, о чём они молчат. Как Вика попала в их квартиру? У неё не было друзей, подобных Рахметовым. Это точно. Елисеев уже доложил ему, что кавказцы всё отрицают, но он ждал чего-то ещё… Сегодня… Вдруг уже что-то прояснилось?
Когда-то он мечтал скоротать с супругой старость в этом доме. Уже не придётся. Потом он надеялся, что Вика выйдет замуж, начнёт рожать, и молодым будет куда вывезти детишек на воздух. Ничего этого не случится. Сейчас дом не разговаривал с ним, обиделся, не пускал по-настоящему внутрь. Дом не виноват, что Клава умерла, что Вика погибла.
Внешне Вика щемяще напоминала Клаву в молодости. Особенно в те годы, когда они только поженились и жили в коммуналке на улице Мясковского. К тому времени коммуналок в Москве оставалось немного, но им всё никак не выделяли отдельную квартиру. Одним из соседей по тому многолюдному житью был молодой поэт Грушин. К нему, к нарастающему с каждым месяцем неудовольствию соседей, частенько захаживали шумные товарищи по перу, позвякивая бутылками в тёмных авоськах. Когда терпение жильцов переполнилось, Грушин велел дружкам залезать к нему через окно. Первый этаж: в тёплое время года проблем никаких. Зимой чуть тяжелее было это проворачивать, но они всё равно практиковали, только бы не слышать коммунальное шипение в коридоре: «Алкаши, алкаши, алкаши!» Молодого лейтенанта Крючкова поражало, как интеллигентные люди, писатели, всё время спят в одежде и то, какой на них налипал скорбный и пристыженный вид, когда они пытались занять у него на опохмел. Он был единственным из соседей, кто им всегда добавлял. Удивительным образом по утрам им неизменно хоть чуть-чуть, но не хватало на бутылку.
Он так живо и чётко представил себе ту их жизнь, непростую, но ещё ничем не омрачённую, что захотелось выпить водки, залпом, чтоб обожгло. Но нельзя! Не стоит ему тут ночевать! А за руль выпившему генералу полиции садиться совсем негоже.
Почему