Белосвета надела венок себе на голову, и примятые, привядшие головки колокольчиков и бело-розовой кашки вдруг сами собой приподнялись, оправились, словно на них брызнула живительная роса с лебединого крыла берегини.
– Что же молчишь – или не ждал? – с улыбкой спросила девушка. – Я ведь обещала тебе, что на Ярилин день свидимся.
Сейчас она была еще прекраснее, чем в их первую встречу. Лихорадочное беспокойство и переменчивость, тревожившие его тогда, теперь исчезли. Весь облик Белосветы дышал теплом и нежностью, в ней загорелся новый свет, более яркий и чистый. Она походила на реку, в которой весеннее тепло растопило остатки льда и прогрело воду до самого дна.
– Я ждал, – едва сумел выговорить Светловой. В груди его теснилась буря, он желал бы высказать ей все – и свою тоску в ожидании, и свою радость встречи, но не мог, слова не приходили и язык его не слушался. – Я так ждал…
– И я ждала! – отвечала Белосвета, и от нежной прелести ее лица у Светловоя кружилась голова. – Ждала, когда снова тебя увижу, когда опять подойду к тебе. Никогда я таких, как ты, не встречала.
– И я не встречал… – пробормотал Светловой.
Теперь он понимал, что значит «ослепительная красота». Именно так была красива Белосвета – глаза готовы были плакать слезами восторга, но не отрываться от ее лица никогда. Он почти сердился на себя, что стал вдруг таким глупым и неловким, боялся, что она не поймет, какое счастье для него в том, чтобы видеть ее. Но Белосвета смотрела на него с такой лаской, что она верил – она все понимает.
– Встречал, – сказала она, немного склоняя голову к плечу. – Ты меня каждую весну встречал, только не видел. От Медвежьего велика дня до самой Купалы я вокруг тебя ходила, только ты не замечал.
– Замечал, – сказал Светловой.
Теперь ему казалось, что каждую весну в последние годы, лет с четырнадцати, в нем просыпалось это сладкое и тревожное чувство. Просто раньше Белосвета не показывала ему своего лица и он не знал, что было причиной этому неясному чувству счастья.
– Ты меня видел, – говорила она, глядя ему в лицо и как будто любуясь, в глазах ее светилось нежное томленье, и Светловой едва стоял на ногах от волнения. – Я на тебя смотрела много-много раз… из чужих глаз… Я тебя видела, и ты меня видел. Только имени мне не давал. Ты меня любил, только сам не знал.
– Я знал… Теперь знаю! Одну тебя я всегда любил и одну тебя всегда любить буду!
– Да! – нежно и горячо выдохнула Белосвета, словно в этом и была ее заветная мечта. – Люби меня! Люби меня одну, тогда и я тебя любить буду!
– Будешь? – не помня себя, воскликнул Светловой и хотел обнять ее, не сразу решился, но все же взял ее за плечи, так бережно, словно боялся помять цветок.
Кружилась голова, он не мог толком понять, что ощущают его руки, но так хорошо ему