– Я думаю, что ты позоришь нас всех, Мертвельски! – хрипло заметил вновь подошедший Корпс. Из всех музыкантов он был самым угрюмым, нелюдимым и никогда не улыбался. Полная противоположность весельчаку барабанщику. – И себя когда-нибудь доведёшь своими пьянками до могилы, – закончил он.
– А ты, Корпс, мёртвая горгулья! Нет в тебе искорки! Глядите-ка, какой трезвенник нашёлся! У самого в чехле, поди, пол-литра виски припрятано! – парировал Мертвельски.
Саймон с надеждой спросил:
– Так а как же ты тогда совесть нашёл?
– Когда? – не понял Мертвельски, который начисто забыл, с чего начинался разговор и по какой причине он сочинил свою побасёнку.
– Ну тогда, когда ты в таверне подрался. Ты ведь сказал, что она была на Великом Погосте, – напомнил Саймон, который всё ещё не понял, что его разыгрывают.
– Ах да… – неуверенно протянул Мертвельски, но тут же спохватился и с ходу сочинил окончание своей истории. – Дело было так, дружище, – улыбнулся он, отворачиваясь от презрительного и осуждающего взгляда Корпса. – Тогда я ещё выпил, упал в сточную канаву и каким-то чудом дополз до Погоста. После всего я мертвецки устал и заснул прямо там, на чьей-то могиле.
Глаза Саймона округлились и стали похожи на чайные блюдца. Неожиданный поворот ему совсем не понравился. Все прекрасно знают, что ночью Великий Погост для живых не место. А Мертвельски как ни в чём не бывало продолжал:
– На утро просыпаюсь, гляжу, а возле меня женщина с дочкой стоят. Я понимаю, что они пришли сюда не на мою пьяную рожу смотреть, а навестить кого-то из усопших. А тут я, грязный, вонючий, с перегаром, развалился на чужой могиле. И как меня ещё не закопали-то эти жуткие ребята, которые Погост стерегут?
– Вот закопали бы тебя –чёрта