Уже больше двух недель меня не выводили из палаты на прогулку, на свежий воздух. Я стал заложником этой комнаты. Ежедневно, около пяти вечера, в палату врывалась служащая пансионата – смуглая азиатка Тито. Она была крупная, ростом где-то под сто девяносто сантиметров. Я не мог себе представить, что азиаты могут достигать таких размеров, если их не готовили специально для борьбы сумо. Однако в наше время об этом искусстве практически забыли… О многом забыли в этом хаосе, что захлестнул Вселенную.
Женщина с грохотом открывала дверь в комнату, начинала кричать и ругать всех на свете. Другого от нее я никогда не слышал. Она не любила свою работу. Да и за что ее любить: таких калек, как я, здесь было около сотни, и каждого нужно вымыть, провести санобработку, убрать испражнения. Она старалась все сделать побыстрей. Женщина брала меня одной рукой, поднимала с кровати, а другой резко срывала подгузник. Да, да, именно подгузник! Она относила меня в душевую кабину, где было сделано специальное приспособление для таких немощных, какими мы здесь все были, и открывала воду, смывающую запах и грязь, от которых, казалось, я никогда не избавлюсь. Несмотря на ее грубость, для меня это были самые приятные моменты в последние две недели. Пока я находился в душе, она меняла белье. После этого азиатка приходила за мной и, не вытирая, зло бросала на кровать. Сплюнув на пол и добавив какое-нибудь непристойное ругательство, она с презрением оглядывала меня перед тем, как уйти. Я смотрел ей вслед – ее походка вызывала улыбку. Женщина, как медведь, переваливалась с одной ноги на другую, покачивая бедрами, которые тряслись как холодец.
Дверь закрывалась, и в комнате вновь воцарялось одиночество. Я оставался один на один с собой, со своим выдуманным миром и тараканами, которые получили от меня в подарок прозвища – имена кораблей, на которых мне довелось летать.
Когда попал в пансионат, мне было стыдно, что я не в состоянии ухаживать за собой, но со временем стыд прошел, и с каждым днем все больше и больше накатывало чувство обреченности и безысходности. Я был похож на овощ, на растение, которое требовало постоянного ухода, но получало его все меньше и меньше.
Удивительным было то, что государство все еще помнило об этом пансионате и не забывало перечислять средства на его содержание. Как выяснилось позже, сын одного из высокопоставленных чиновников пристроил сюда своего отца, и наш пансионат регулярно включали в список бюджетных расходов, но как долго это могло продолжаться, никто не знал.
Я, Андрей Звягин, русский по духу и по происхождению, вырос в обычной, ничем не выдающейся семье. Мой отец был рядовым инженером на одном из металлургических концернов «СвитМеталл», который контролировал практически всю добычу сырья. Маму я практически не помню, она умерла, когда мне исполнилось всего пять лет, заразившись от пациента каким-то неизвестным вирусом. Отец после этого запил, и моим воспитанием стала заниматься не имевшая собственных детей мамина сестра Анастасия. Это не было проявлением милосердие, а тем более любви, просто моя тетка входила в попечительский совет правительства по проблемам детей, потерявших своих родителей. Только ее положение не позволило сдать меня в детский дом. Со временем отец перестал пить и вернулся на работу. Его иногда направляли в командировки для настройки оборудования, которое использовалось для добычи сырья. Тогда приходилось снова возвращаться в дом равнодушной тетки.
В глубоких корнях своего генеалогического древа я откопал, что несколько поколений назад, по линии отца, моим предком был легендарный в те времена хоккеист Валерий Харламов. Это была дальняя побочная ветвь, но, как мне кажется, я унаследовал от него тягу к этому виду спорта. В детстве меня постоянно тянуло на лед, к хоккею, хотя он в своем изначальном виде к тому времени уже давно перестал существовать. Его заменила «Железная лига» – ледовые баталии роботов, которые с каждым разом все совершеннее и совершеннее расчерчивали шахматные партии на ледовых аренах.
Каждую хоккейную команду представлял вратарь и «пятерка»: двое выполняли защитные функции, а трое занимались нападением. За каждым таким игроком был закреплен свой программист, который отвечал за его действия на поле. Производители роботов изучали реальных известных хоккеистов прошлого, чтобы потом ввести в свои программы те или иные особенности. Это была тень, которую никто не видел, но благодаря ей и рождалось зрелище, происходящее на ледовой арене.
Игра проходила по тем же правилам, что были установлены в обычном хоккее. Исключение составляло лишь то, что роботы могли применять силовые приемы любой жесткости и за это не следовали штрафные удаления с поля. Замены производились в случае, если какой-то из роботов пришел в негодность.
Еще одной особенностью «Железной лиги» стало проведение двух периодов по двадцать минут, с таким же перерывом, вместо трех, как