Марии пришлось самой изыскать средства для соблюдения обрядов в священные дни. У нее были при себе молитвенники и часословы, и она потребовала, чтобы ее слуги с утра до вечера постились и хранили молчание, а единоверцы присоединились к ней в молитвах и благочестивых размышлениях.
Остров покрылся молодой зеленью, такой яркой, что она казалась полной жизни и энергии. Ветви деревьев окутала полупрозрачная зеленая дымка, имевшая различные оттенки; когда солнце просвечивало сквозь кусты и деревья утром и на закате, все вокруг купалось в нежном зеленом сиянии.
Печальная литургия предательства, разлуки, крестных мук и смерти заняла разум Марии. Никогда еще эти события не казались такими близкими и насущными. Соглядатай Иуда, живший с Иисусом и близко знавший Его, предал Его за тридцать сребреников. Лорд Джеймс. Стойкий и смелый, но в конце концов беспомощный апостол Петр. Босуэлл. Толпа, которая кричала «Осанна!» и расстилала плащи на дороге, через шесть дней требовала распять Иисуса и вопила: «Отдайте нам Варраву!» Лорды и жители Эдинбурга, кричавшие: «Сжечь шлюху!» Религиозные лидеры, которые должны были проявить наибольшую справедливость, санкционировали убийство. Первосвященник Каиафа, который счел целесообразным, чтобы один человек умер за целый народ. Джон Нокс. Синедрион: лорды Конгрегации. Римские чиновники, которые считались беспристрастными, но встали на сторону толпы: французы и англичане.
Прощание с учениками: Мария, расставшаяся с Босуэллом на поле боя и смотревшая, как он галопом скачет прочь от нее.
«Как будто на разбойника, вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня! …Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе»[1].
Все рассеялись. «Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и оставите Меня одного»[2]. Гамильтоны и Гордоны, которые так и не пришли. Солдаты из Приграничья на Карберри-Хилл, которые растаяли, как воск под жарким солнцем. Да, ее войска рассеялись и скрывались или заключили мир с лордами.
Однако все время, пока Мария молилась, стоя на коленях перед распятием, она знала, о чем ей говорил холодный взгляд фигуры на кресте: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Она не являлась невинной жертвой. Она любила Босуэлла, принимала его в своей постели и всем сердцем желала освободиться от Дарнли. Потом кто-то услышал этот шепот глубоко внутри ее существа и взял на себя то, что должно было стать ее бременем. Тот факт, что Дарнли сам собирался убить ее, не уменьшал ее собственный грех, ибо она возненавидела его задолго до этого. «О Господи, имей жалость ко мне и моим страданиям, – молилась она в начале недели. – Избавь меня от врагов моих!» В конце недели она просто сказала: «Господи, смилуйся надо мной, грешной!»