Не раз браться возвращались к этому спору, и Александр должен был всегда признавать, что молодой брат будит в нем серьезные сомнения о благотворности программы Народной Воли.
Однажды Владимир сказал брату:
– Охотно бросил бы бомбу в царя и его помощников, но в твою партию не пойду никогда!
– Почему?
– Это собрание «святых безумцев»! Зачем собираетесь от имени народа думать, требовать и работать? Он сам сможет в свое время рявкнуть, заглушая взрывы ваших бом, а террор придумает такой, что сам Желябов покраснел бы, как школяр!
– Это тоже тебе Остапов сказал? – спросил Александр.
– Нет, это я тебе говорю! – парировал паренек серьезным голосом – Знаю, что так будет, так как наш народ дикий, кровожадный, никого и ничего не жалеет, не привязан к прошлому, потому что было оно для него, как настоящее, мачехой; не имеет никаких принципов и не знает другого препятствия, кроме грубой силы, перед которой единственной склоняется.
Никогда больше не говорили они уже о Народной Воле.
Александр скоро предложил брату читать вместе с ним сочинения Карла Маркса. Книги эти сразу захватили Владимира. Оставил из-за них любимых классиков римских и не перелистывал уже великолепного «Реального словаря классических древностей» Любкера, что делал для собственного удовольствия. Спешил теперь с выполнением необходимых уроков и принимался за Маркса, делая заметки и исписывая целые страницы собственными мыслями.
Когда старший брат с изумлением смотрел на него, Владимир говорил возбужденным, восхищенным голосом:
– Это вам нужно и ничего больше! Здесь тактика, стратегия и несомненная победа!
– Это хорошо для индустриального государства, а не для нашей Святой Руси с ее деревянными сохами, задымленными избами и знахарями! – запротестовал брат.
– Это хорошо для борьбы одного класса против всего общества – ответил Владимир.
В гимназии все шло по-прежнему. Ульянов постоянно был самым лучшим учеником. Даже если бы не был таким старательным и способным, легко было ему удержаться в этом положении.
Коллеги остались далеко позади. Некоторые из них не вышли за рамки безнадежного мещанства. Шестнадцати— или семнадцатилетние юноши имели пристрастие к попойкам и азартной игре в карты; предавались разврату, предпринимали ночные вылазки в предместья, на темные улочки, где угрожающе, дерзко пылали красные фонари публичных домов; флиртовали бесцеремонно с горничными, швеями и приезжающими в город деревенскими девушками, ищущими заработок. Никто ничего не читал, никого ничего не интересовало и не увлекало. Одна мысль руководила всеми: закончить любой ценой гимназию, а после нее университет или другое учебное заведение, стать чиновником и спокойно проводить беззаботную жизнь, озаряемую время от времени значительной взяткой, новым чином, орденом или высшей служебной номинацией.
Был это период омертвения духа, оподления характеров, рабского молчания и безграничной угодливости – скучная, гнилая трясина