Внутренние желания боролись с жалкими остатками сомнения в правильности ее поступка. Запретный плод в чужих штанах казался настолько сладким, что Алла, словно сомнамбула, приподнялась с полки, спустила с себя трусики, раскорячилась перед дедом, руками развела бедра в стороны. В этот миг она больше не принадлежала себе, ею полностью овладели сладкая похоть, горячее желание лично познать то самое, о котором слышала от старших и более опытных по жизни разбитных подруг.
– И точно, встает! – прошептала восхищенно Алла.
Кривая головка воспарила духом и уперлась в живот деда высоко над заросшим волосками пупком. Стоя на раскоряченных ногах, Алла коснулась проснувшегося удава, жадно глядела на него, одной рукой сжала через футболку упругую грудь. Петрович страдальчески отвернул голову вбок, прикрыл веки. Дашка сверху хорошо видела, каких сладких мучений стоит ему эта постановочная прелюдия. Не выдержав иезуитской пытки плотским искушением, старик нагло просунул руку между подрагивающими от напряжения женскими ногами и удовлетворенно протянул:
– Да ты вся, краса моя, дрожишь! Хочешь, приголублю?
Словно вспугнутая птичка, Алла очнулась, угрызения совести перевесили чашу весов, в испуге она кинулась на полку. Поджав под себя ноги, жена Юрка сидела, крепко обвив ноги руками, уткнув пылающее лицо в дрожащие от волнения колени.
– Дай мне! – попросил ее старик. – Дай мне, краса моя! Я тебя жизни научу! Заполню тебя всю питательным кремом! – увещевал змей-искуситель. – И прыщики разом пройдут! Личико твое станет белым-белым! Грудки твои силой нальются!
– Нет! У меня муж! – шептала бабенка себе в колени.
– Сегодня я стану твоим мужем! – вдувал в ее ушко дедок. – Будешь мне любящей женой на всю эту ночь! Исправно исполнишь супружеский долг! Я предлагаю тебе руку и сердце! – вскинул картинно старикан и протянул ей руку.
Как завороженная, бабенка, не поднимая лица, страстно пожала ее, прижала к себе, тем самым дуреха согласилась на все.
– Сейчас, краса моя! – свернул старик постель, быстренько скатал, легко закинул ее на полку для багажа, поднял свою полку. – Все готово, краса моя! – потянул Петрович женскую футболку вверх, открывая остро торчащие белоснежные груди.
– Нет, я тут не могу! Мы тут не одни! И потом тут не подмыться и ничего! И резинка нам нужна. Без нее я не могу, понимаешь меня! – глянула Алла с мольбой в глазах на совратителя, словно хватаясь за последнюю соломинку.
– Не пользуюсь я! – признался дед. – Без нее слаще!
– Я могу от тебя залететь! – слабело сопротивление женщины с каждым ее вопросом и его уверенным ответом.
– Я мимо отстреляюсь! – заверил старикашка.
– Я боюсь рисковать! Врачи сказали, что достаточно всего одного сперматозоида! А если я сделаю аборт, то никогда не смогу иметь детей. Если залечу, то придется мне рожать! У меня самые опасные дни… – раздавался тихий шепот в ночи.
Молодая женщина говорила настолько искренне чужому для нее мужлану, словно