Итак, объективность науки имеет своей гарантией или прямую интуицию объекта или же (когда утверждают вместе с Кантом относительность науки и ее бесповоротный разрыв с метафизикой) общие и необходимые интуиции, полагаемые духом и придающие их форму всем эмпирическим отношениям, т. е. всем нашим познаниям. В занимающем нас теперь вопросе мы можем отвлечься от этого различия (с которым мы встретимся еще ниже) и мы приходим к следующему заключению: вся череда рационалистических философов верит в объективность науки, но основывает эту объективность на внутреннем опыте, на данных, находимых при анализе субъекта. Субъект находит в себе наряду с абстрактными и общими идеями, которые он ощущает как субъективные, изменчивые и мимолетные, следовательно, как не имеющие субстанции и реальности, понятия, которые сопротивляются ему, которые принудительно навязываются ему, хочет ли он этого или нет, которые неизменны, всеобщи и, значит, необходимы. Эти понятия обладают, таким образом, всей той реальностью, которую способно приобрести человеческое познание, всей той объективностью, которой мы можем достигнуть: целокупной, метафизической объективностью – от Декарта до Канта – относительной объективностью, начиная с Канта.
Но, хотя объект и не один и тот же, дело идет всегда об объективности, основывающейся на внутренней интуиции.
4. Наряду с этой концепцией существует другая, порывающая гораздо более радикально с интуитивной спекуляцией и наукой схоластики. Почти все ученые, начиная с XVIII века, принимают эту концепцию, а эмпирические философы излагают ее существенные черты.
Все, что исходит от субъекта, в некотором роде производно и вторично. Это – копия, а не модель. Его гарантия не в духе, а вне духа. При анализе известных понятий привычка может заставить нас верить в неизменный, устойчивый, сопротивляющейся остаток, который не вытекает из опыта и который не есть простое совпадение ощущений; но здесь