– Через месяц распутица начнется, трактор за грузовиками не гоняться будет, а на себе их таскать. Он сюда практически своим ходом из Барановичей пришел и орудие наше притащил. Нам ни одной шестеренки никто не дал, а керосин найдем.
– Нашу батарею в тыловой район пэвэо отправляют, ничего ему таскать не придется.
– Тем более, товарищ старший лейтенант, ему и гоняться ни за кем не придется. А снаряды от шоссе привезти? Пушку с огневой позиции вытащить? Здесь лучше трактора ничего нет…
До сих пор не пойму, почему меня Филаткин просто не послал обратно в батарею. Минут пятнадцать я его уговаривал. И уговорил-таки, оставили нам Петровича вместе с СТЗ. Под мою личную ответственность в батарее появилась сверхштатная техника.
Между тем в батарее заполняются последние дырки в штатном расписании. На место санинструктора батареи назначена Октябрина Ивушкина. Просто удивительно, насколько фамилия не соответствует внешности. Ей бы больше подошла Жабина или Бульдозерова. Низенькая, полная, большеротая с плоским, абсолютно невыразительным лицом, Октябрина с первых же дней начала строить глазки нашим средним командирам. Филаткин уже женат, а наши взводные от ее улыбок воротят носы. Но это только пока, в тыловом городе они легко могут найти женщину, согласную приголубить молоденького лейтенантика, а на фронте, где кроме санинструктора на три версты ни одной юбки, Ивушкина возьмет свое. Сдается мне, что и в армию она, дура, пошла, чтобы замуж выскочить. Сильно сомневаюсь, что это у нее получится, но на гражданке у нее шансов точно нет. Вот только санинструктор из нее, похоже, хреновый. Как бы не пришлось нашим артиллеристам своими жизнями платить за решение личных проблем Октябрины Ивушкиной. Впрочем, мы не стрелковая рота и в атаку нам не ходить, авось пронесет.
Последним, на должность командира взвода управления, приходит лейтенант Соколов. Вот только сокол этот малость подмок. Лейтенант успел повоевать осенью сорок первого года, и не очень удачно. Вместе с отдельным зенитным артиллерийским дивизионом он, как и Коляныч, попал в Вяземский котел. Затем Соколова долго держали в фильтрационном лагере, откуда он загремел в один из госпиталей Горького с двусторонним воспалением легких. Немного оклемавшись, он попал в наш запасной зенап, а полковое начальство спихнуло его в батарею, убывающую на фронт. От лейтенанта Соколова остались, как говорится, только кожа да кости, а тыловая норма питания нарастанию мяса не способствует. Но главное, сломался в лейтенанте внутренний стержень, он ушел в себя, и мало обращает внимания на то, что происходит вокруг. Даже команды подает как-то отстраненно, по расположению передвигается, как сомнамбула с потухшим взглядом. Может, еще и отойдет, а если нет, то хлебнем мы с таким командиром взвода управления.
День, которого все так долго ждали и которого многие боялись, наконец, наступает – завтра наша батарея отправляется на погрузку в эшелон, и далее на фронт. Куда именно, не сказали