Двадцать вёрст уже пройденного маршрута преодолели к исходу ночи, и с рассветом осторожно, пешим порядком, подобрались к хутору, оставив лошадей в полуверсте. С северной стороны далеко, на грани слышимости, рокотала канонада – судя по всему, фронт начал откатываться от Казани на юго-восток. Понаблюдали за хутором, не выходя из леса. Никакого шевеления. А уже светло, в открытом настежь сарае мычит корова, видимо не доеная. Двери и окна в избе тоже нараспашку. Плохо. Оставив казаков на месте, обошёл хутор лесом, и с обратной стороны, на стене бани увидел хозяина. Вернее то, что от него осталось… В разорванном почти надвое, окровавленном обнажённом теле, растянутым за ноги и висящим вниз бородатой головой, узнать Осипа Ивановича было невозможно, но… просто некому больше было тут висеть. Запёкшаяся кровь и хоровод из мух. Прислоненная к стене двуручная пила, бурая от крови и налипших внутренностей. На белой, известковой, бревенчатой стене кровью начертан серп и молот: совдепия и красный террор…
Перебежкой преодолел расстояние до бани, скользнул к сараю, прикрываясь от избы створкой распахнутых ворот, заглянул внутрь. Через щель брёвен луч восходящего солнца падал на Ефросинью Савельевну. Она была подвешена за вывернутую шею, с синюшным лицом, прикусив далеко высунутый язык, сдёрнутая от пояса вниз кожа висела нелепо спущенными штанами… В углу сарая натужно мычала корова, кося на хозяйку налитыми кровью глазами и ритмично ударяя рогами в закрытую калитку хлева. Туманов рывком подскочил к углу избы, держа наготове наган. От леса к противоположному углу метнулись две фигуры, охватывая избу в клещи. Оттолкнувшись от заваленки влетел в раскрытое настежь окно, крутанувшись в центре помещения в поисках цели. Увы, никого не было в разграбленной избе. Перевернутые лавки, смятый самовар, разбитая посуда, открытый и выпотрошенный хозяйский сундук со сломанной крышкой. В дверь и окно заглянули Аюпов и Шайдавлетов. Не успели…
Внимательно осмотрели хутор, пересчитали все следы на дворе и дороге, утроив внимание к любым мелочам от переполнявшей жажды мести, и быстро составили общую картину происшедшего.
Пятеро верхами, заехали вчера утром не таясь, по росе. Хозяев начали пытать прямо в избе, окрасив стены и половицы кровяными брызгами. Стариков сломали быстро, сразу выяснив всё, что им было нужно, дальше мучали уже из маниакального, сатанинского удовольствия. Разворошили зачем-то помойную кучу, размазав по брошенной рядом, снятой с петель двери, содержимое. Разбили иконы, забрали деньги из сундука и всё, что показалось ценным. Ушли к вечеру, так-же по дороге, пятеро верховых. Аюпов мрачно разглядывал лежавшую на земле, у мусорной кучи, дверь. Наконец, сплюнув, указал на неё Туманову:
– Вот, командир. Отсюда поводок набрасывал, – ковырнул прутом слипшиеся и ссохшиеся остатки помойных смывов. – Кровь брал, пот брал, волос или кожу, ногти можно, и плохой заговор делал. Чёрный человек.