«Столь долго ожидаемый христианством Страшный суд, наконец, наступил! – констатирует Н. Федоров. – Явился неумолимый лжесудья в лице кенигсбергского профессора Канта…»183 Философия Канта, по Федорову, выражает предел человеческого разъединения. Человек замыкается в кабинете, мыслитель – в собственном уме, странно ли, что этот ото всех и всего оторванный ум обосновывает невозможность познать что-либо настоящее. «Гнет кантовской критики тяготеет над нами.
Кант – представитель старости, переходящей в младенчество»184.
Духовно более опытный ум находит в философии И. Канта более опасные искушения. Напомню читателям небольшую книжку Я. Э. Голосовкера «Достоевский и Кант», где автор обнаруживает присутствие Канта в ситуации, предельно далекой от «кабинета», а именно в криминальной истории «Братьев Карамазовых». Документально удостоверив, что Достоевский, работая над романом, изучал «Критику чистого разума», Голосовкер выясняет связь кантовских антиномий с роковыми pro и contra романа. «Диалектическим героем кантовских антиномий» оказывается один из главных героев – Иван Федорович Карамазов. Более того, в убежище «Критики» скрываются и анти-героические олицетворения героя – Смердяков и сам черт («критика» ведь вообще атрибут черта). В кантовских анти-номиях, утверждает Голосовкер, и состоит «весь „секрет черта” и не только черта, но и секрет романа, и секрет самого автора романа – Достоевского»185. Ho не просто тезис с антитезисом борются в романе, не «теоретический» вопрос решается здесь, а «практический», настолько практический, что от решения его зависит сама жизнь, и большее, чем жизнь. Достоевский открывает глубинную, экзистенциальную, как мы сказали бы теперь, вовлеченность так называемого отвлеченного мышления. Там, где философ Кант указывает логическую трещину в основе разума, Достоевский видит бездну в корне человеческого бытия. Тезис выводит из бездны, утверждая бытие Бога, бессмертие души, антитезис утверждает «науку», атеизм, всецелую смертность и… тоже выводит из бездны, ибо там – в бездне – «все противоречия вместе живут». «Вот почему Кант как автор „Критики чистого разума”, чье имя ни разу не упомянуто в романе, оказался чертом, скоморохом-философом, который не знает – есть ли бог, хотя бога слышит в голосе своей совести»186. Там, в «Критике», в мире «четырехглавых горгон антиномий» укрылся единственный виновник убийства Федора Павловича – черт187.
Столь же роковую роль играла философия Канта в судьбе другого поэта и философа, Андрея Белого, отдавшего ей «лучшие годы жизни»188 и боровшегося с ней вплоть до той поры (1913 – 1915), когда место Канта занял в его жизни другой «искуситель» – Рудольф Штейнер