Девушка, столь хорошенькая, как ты…
Слова бьют в голову, как крепкий хмель, я даже не сразу понимаю, что Ионас продолжает.
– Куда направляетесь? – спрашивает он.
– В пекарню, – отвечает Эльфрида, поскольку я никак не обрету дар речи.
Она кивает на маленькую уютную постройку через дорогу от нас.
– Я понаблюдаю отсюда, – говорит Ионас. – Чтобы вас никто не обидел.
И снова устремляет взгляд на меня.
Мои щеки пылают все горячей.
– Благодарю, – шепчу я и спешу в пекарню.
Эльфрида хихикает.
Верный слову Ионас всю дорогу не сводит с меня глаз.
В крошечной пекарне уже целая толпа, как Эльфрида и предупреждала. Маски поблескивают в тусклом свете, женщины повсюду, и они покупают нежнейшие розовые пирожные чистоты и огромное количество хлебцев в форме солнца в честь события. Обычно маски просты, они сделаны из тончайших деревянных пластин или пергамента и наудачу разрисованы молитвенными символами. Однако в праздничные дни, подобные этому, женщины надевают самые затейливые, сделанные в виде солнца, луны или звезд, с геометрической точностью украшенные золотом или серебром. Ойомо – бог не только солнца, но и математики, и большинство женских масок отражают собой божественную симметрию, дабы ублажать его взор.
С этого дня я тоже начну носить маску, крепкую и белую, на пол-лица, от лба до носа, из плотного пергамента и тонкой щепы. Ничего особенного, но лучшее, что мог позволить себе отец. Может, когда я ее надену, Ионас испросит разрешения за мной ухаживать.
Тут же гоню нелепую мысль прочь.
Что бы я ни надела, мне никогда не стать такой красивой, как другие девушки деревни, с гибкими фигурками, розовыми щечками, шелковистыми светлыми волосами. Я же куда крепче, с темно-коричневой кожей, а единственное, что играет в мою пользу, – это мягкие черные волосы, которые облачками вьются вокруг лица.
Мать однажды сказала, что таких, как я, в южных провинциях считают красавицами, но здесь я больше ни от кого этого не слышала. Все остальные видят лишь то, как я от них отличаюсь. Для меня найти мужа в какой-нибудь близлежащей деревне – уже удача, но я должна пытаться. Случись что с отцом, его родня бросит меня по первой попавшейся причине.
От одной мысли, что тогда случится, меня прошибает холодный пот: до конца дней жить в непосильном труде и навязанном благочестии храмовой девы или, еще хуже, придется пойти в дом удовольствия в какой-нибудь южной провинции.
– Видела, как он на тебя смотрел? – шепчет мне Эльфрида. – Я уж подумала, сейчас схватит и унесет. Так романтично.
Я похлопываю себя по щекам, чтобы они перестали пылать, губы сами собой растягиваются в легкой улыбке.
– Не говори глупостей, Эльфрида. Это он всего лишь из вежливости.
– Да он так смотрел, это же…
– Что?