Стащив левый сапог, Максим шумно выплеснул из него на землю пару-тройку стаканов речной воды. Затем надел сапог на ногу, постучал пяткой о землю, недовольно морщась, и начал стаскивать правый.
– Ноги сбил, зараза, в кровь. И котелок забыл на берегу.
– А я – спиннинг… – грустно прогудел в ответ Фомин, натягивая измятый камуфляж. – Отец прибьёт теперь. Хорошо, если дед заступится. Ты, это… Спасибо тебе. Сам плаваешь, словно утюг, а полез меня выручать. Уважаю. Мужчина.
И Денис крепко пожал другу руку.
– Да ладно. Нормально всё, – Максим смутился и покраснел. И чтобы скрыть смущение, пошутил: – Получается, Фома, это не я, а ты мне теперь огород должен! Всё, в выходные следующие придёшь со своим инструментом. С тяпкой, с граблями… Слушай, а классно ты орал там на острове! – рассмеялся Бор. – Спасите, помогите… Вот бы записать и Танюхе дать послушать.
– Да пошёл ты… – беззлобно огрызнулся Фомин. – Ладно, потопали домой.
И они зашагали по дороге, освещённой лучами неяркого предвечернего солнца. Свет лучей этих, мягкий и нежный, окрашивал в золотистые тона всё вокруг: дорогу, траву на обочине, пушистые головки одуванчиков. Друзья шли по этой сказочной золотистой дороге, весело болтая о том о сём, будто и не было пережитого только что кошмара. Не было чудища в реке. Мальчишки… Дети, не успевшие ещё стать мужчинами, взрослыми и серьёзными людьми, способными из малейшей проблемы в жизни вырастить глубокие внутренние переживания и даже депрессию. Мальчишки… Несерьёзный народ.
Глава пятая
Вдали замаячили водонапорная башня и самое высокое сооружение на много километров вокруг – вышка МТС. Мягкую дорожную пыль под ногами сменил асфальт, положенный тут лет за двадцать до рождения Максима и Дениса. Асфальт был разбит так, будто подвергся мощнейшей бомбардировке, и покрыт сетью глубоких трещин. Ребята поминутно спотыкались, когда носок или каблук сапога попадал в такую трещину. Они пытались поднимать ноги повыше, но сапоги вдруг стали весом в пуд, не меньше. Только сейчас мальчишки почувствовали, насколько же они устали за этот, такой полный событиями день. Меж тем посёлок был всё ближе. На смену запаху реки и луговых цветов пришли совсем иные ароматы. Со стороны гаражей, что располагались прямо на задах, как в Ивановом Мхе издавна называли окраину, пахло бензином и жжёной резиной, с фермы – навозом и утренним молоком. Когда же ветер, будто повинуясь чьему-то не слишком доброму чувству юмора, резко менял направление, жуткая вонь с городской свалки, что находилась в шести километрах к северу от посёлка, моментально перебивала все прочие запахи. Сегодня свалка пахла как-то уж особенно отвратительно: видимо, там что-то горело.
– Пойдём побыстрее, Макс, – закрыв нос рукой, проговорил Фомин. – За домами ветра не будет, и вонизм сразу кончится.
Миновав небольшой пустырь, путники вышли на зады посёлка. Дорога же потянулась дальше, в обход Иванова Мха. Ветер и правда стих, и «аромат» горящей свалки почти