В темноте что-то заскрипело протяжно и тоскливо. Участковый вскинул автомат. Волощук повел стволом нагана.
– Это дверь в хате скрипит, – сказал председатель шепотом. – Я был у Капелюха, так она прямо воет, проклятая.
– Ладно, Волощук. – Участковый протянул ему автомат. – Ты не ходи со мной. При твоих подпорках толку от тебя там не будет. Ты прикрой меня, если что. Полдиска осталось. Так ты короткими. Слышишь?
Волощук взял автомат, передернул затвор. В тишине пружина лязгнула тревожно и звонко. Он посмотрел на дом. В свете луны тот показался ему непомерно большим от теней, прилипших к скату крыши, к углам.
Участковый достал пистолет, постоял немного, вглядываясь в темноту, и шагнул во двор. Легко, стараясь не стучать сапогами, перебежал лунную дорожку, ведущую от калитки к хате, и остановился.
Снова протяжно заскрипела дверь. Звук был уже привычен, но все-таки неожидан, и опять он заставил участкового вздрогнуть.
Ступени крыльца затрещали под ногами. Участковый достал карманный фонарик, желтая полоска света вырвала из темноты крыльцо, золотистую россыпь гильз, какие-то тряпки, валяющиеся у двери.
Участковый толкнул дверь и услышал стон.
– Кто здесь? – тихо позвал он.
– О-о-о! – отозвалось из дома.
Участковый толкнул противно заскрипевшую дверь, и луч фонаря осветил сени – поваленные лопаты и грабли, медное корыто, разбросанные ведра.
– О-о-о!..
Луч фонаря мазнул по стенам. В углу сеней, бесстыдно разбросав белые ноги, лежала женщина с залитым кровью лицом. Участковый, споткнувшись о гулко загремевшее ведро, шагнул к ней и осветил фонарем.
На полу в порванной ночной рубашке лежала невестка Капелюха Ядвига.
– Ядзя, Ядзя. Это я, Гончак, милиционер, Ядзя!
– О-о-о!
– Ядзя! Ты меня слышишь?..
Женщина продолжала стонать надрывно, захлебываясь, и участковому казалось, что она прощается с жизнью. Луч фонарика вновь побежал по стенам, вырывая один за другим предметы разбросанного крестьянского скарба. И вид этих вещей, испокон веков имевших свое место, наполнял тревогой душу крестьянина, надевшего синюю милицейскую форму.
Открытая дверь в горницу манила его и страшила одновременно. Но он должен был идти и, сжав пистолет, шагнул в комнату, повел фонариком.
Трупы. Залитые кровью, почти пополам разрезанные автоматными строчками, лежали там, где их настигла смерть. Разбитые шкафы, поваленный комод.
Пятясь, спотыкаясь о ведра и грабли, Гончак вышел на крыльцо. И здесь его начало рвать.
Волощук услышал странные звуки, будто кто-то плакал, захлебываясь. Он повесил автомат на шею, выдернул из-за пояса наган и заковылял к хате.
– Что?! – крикнул Волощук.
– Там, – захлебываясь, ответил Гончак. – Там…
– Что там? Что?
– Капелюхов… Побили Капелюхов…
– Всех? – Голос председателя сел.
– Нет… Ядзя… Жива… Только стонет… Ранена…
– Где?
– В