За исключением Фрака и Фрика – которые нарочно не думали – большинство псов были ошеломлены произошедшим между Максом и Мэжнуном. В прежние времена они бы сказали, что наблюдали борьбу за доминирование, борьбу, которую Мэжнун очевидно выиграл, повысив свой статус. Но все осложнялось из-за Принца. Принц оскорбил Макса. Слова Принца оскорбили Макса. Так псы дрались из-за слов или из-за статуса? Могут ли собаки драться на смерть из-за слов? Было странно даже помыслить о таком.
Белла и Афина лежали рядом и уже засыпали, когда Афина вдруг сказала:
– Эти самцы дерутся по любому поводу.
– Нас это не касается, – ответила Белла.
Они решили, что вопрос исчерпан, и вскоре уснули. Афина тихонько рычала во сне на белку, которая была намного меньше нее, но нарочно ее дразнила.
Два вечера спустя после потасовки Аттикус заговорил с Мэжнуном.
Наступила осень. Листья поменяли цвет. Ночь сделалась непрогляднее и холоднее. Стая установила распорядок: поиск объедков, избегание людей, охота на крыс и белок. Поляна под ельником давала им укрытие от дождей и ветров. И хотя поначалу они рассматривали ее как временное пристанище, как место, где они могли бы обдумать случившееся, вскоре поляна стала псам домом, и все сложнее было представить, что ее можно покинуть.
Мэжнун ожидал, что Фрик, Фрак, Макс или Аттикус вызовут его на разговор. Он ожидал, что один из них поднимет вопрос о лидерстве. Стая без вожака уже какое-то время, необычная ситуация. И хотя он сам вожаком быть не стремился, было бы оскорбительным навязать стае Аттикуса, – наиболее вероятного кандидата – не спросив сначала его (то есть, Мэжнуна) мнения. В прежние времена они бы, вне всякого сомнения, решили это дракой. Но после произошедших в них перемен физическое состязание больше не казалось, по крайней мере, Мэжнуну, лучшим способом решить такой сложный вопрос.
(Какой странной была эта перемена! Однажды, слушая, как люди обращаются к своим питомцам, Мэжнун испытал нечто любопытное. Словно солнце вдруг сожгло густой утренний туман. Он понял, что говорили люди! Не отдельные слова, которые он и сам слышал сотни раз. Мэжнун был уверен, что понял смысл, стоящий за ними. Насколько ему было известно, ни одна собака никогда не понимала человека так, как понял он в этот момент. Пудель не был уверен, проклятие это или благословение, но эта новая вещь – это понимание – определенно требовала изменения в поведении, чего-то такого, что бы помогло им справиться с неослабевающей странностью нового мира).
Мэжнун и Аттикус покинули поляну и направились в парк. Небо было усыпано звездами. Огни к югу от Квинсвей не горели. Тишину нарушал только стрекот кузнечиков: было еще недостаточно холодно для того, чтобы заставить их замолчать.
– Что мы собираемся делать? – спросил Аттикус.
Вопрос был неожиданным.
– С чем? – ответил Мэжнун.
– Я задал неверный вопрос. Я имею в виду, как мы собираемся жить дальше, учитывая, что мы теперь незнакомцы для своего же собственного вида?
– Их страхи оправданы, –