Рил хотела начать показывать свои умения на кухне, но Таш не дал. Повел в гостиную, усадил на стул, а сам пошел разводить огонь в камине. Строго говоря, ему бы следовало приказать это сделать своей рабыне, но с кремнем и кресалом у нее отношения как-то не сложились, и она потратила бы на это дело часа три минимум. Таш на будущее пообещал себе купить ей магическую зажигалку, чтобы не мучилась. Наконец, создав соответствующий антураж и решив вознаградить себя за несколько дней ревности, Таш уселся напротив нее и торжественно сказал:
– Начинай!
Рил засмеялась и начала.
Если бы сейчас вместо пения она заорала, как ослица, Ташу и это не смогло бы испортить настроения, но она, сыграв вступление, запела своим красивым голосом грустную песню о несчастной любви садовника к прекрасной княжне. Ташу показалось, что она своими тонкими пальчиками вместе со струнами гитары касается и его души.
С ним что-то произошло. Он почувствовал, что в груди стало жарко, ледяная корка, которая покрыла его сердце после смерти матери, неожиданно дала трещину и сквозь нее несмело проглянул свет.
Ташу стало стыдно до боли перед этой девочкой и за свою страсть, и за свою ревность. Разве это то, что ей нужно? Ей, красивому беззащитному мотыльку, которого неизвестно каким ветром занесло к нему в дом и который доверчиво сел на его руку? У него ведь есть что предложить, кроме звериной страсти, есть! Есть переполняющая душу нежность старого изгоя, которому не довелось полюбить на своем веку.
Только предлагать ей ничего нельзя.
Он сидел неподвижно, опустив голову, и молча слушал ее голос.
Рил готова была петь всю ночь, но, к сожалению, песни, которые она выучила, быстро закончились. Она отложила гитару и посмотрела на своего хозяина. Таш сидел лицом к огню, и Рил только сейчас заметила, как он похудел. Его жесткое лицо осунулось, под глазами пролегли тени.
– Господин Таш, а вы сегодня ужинали?
– Кажется, нет.
– Превеликая богиня! – Рил вскочила со стула как ошпаренная.
Таш пытался ее удержать, но безуспешно. Разочарованный, он встал и пошел следом за ней на кухню, где она уже вовсю гремела горшками и сковородками. Он сел за стол и только сейчас понял, какой он голодный. Совсем как раньше, она накрыла на стол и села напротив, рассказывая, как прошел день. Таш ел как конь, расспрашивал ее о всякой ерунде и был счастлив, бесстыдно и безмятежно счастлив, хотя испытывать такие чувства изгою совсем не подобало. Когда и ночь и еда значительно поубавились, они наконец разошлись по своим комнатам.
Рил думала, что заснет сразу, как только ее голова упадет на подушку, но этого не произошло. Несмотря на позднее время и усталость, она находилась в странно взвинченном состоянии. Крутилась на постели, сбивая простыни, и никак не могла заснуть. Сон пришел только под утро, но такой, что лучше бы не приходил.
Таш проснулся от ее крика, сорвался с кровати и бросился туда, откуда он доносился. Дверь, которую он двинул ногой, отлетела и со всего размаха грохнула об стенку. От шума Рил вздрогнула и перестала кричать.