– Он смерть свою чует, – Годунов отодвинул подальше тарелку с бегающими синими огоньками, отставил и свечу, стукнув подсвечником по столешнице. От внезапного звука Борис с Богданом замерли на миг.
– Чует, что скоро помрёт, – зашептал Годунов дальше. – И решил, что нехорошо ему помирать, а врагам его жить. Он князя Курбского решил извести. Убивать его нельзя, переговоры с Литвой идут, он же в Ковеле живёт, решил колдовством взять.
Бельский выпучил глаза и покачал головой.
– А с Римом через литовских иезуитов царь разговор ведёт, чтобы они помогли его сыну, царевичу Фёдору на престоле усидеть, – продолжил Борис. – Опасается, что как только умрёт, его отодвинут и прикончат. Мне про это Ирина, сестра рассказала. Фёдор-то, муж её, он плачет, не хочет православных под Рим подводить, а с отцом не спорит.
– Нам-то что? – пожал плечами Бельский. – Проживём и с иезуитами. А Фёдора убирать никому не с руки.
– Царь в это не верит, – мотнул головой Годунов. – Но самое страшное мне Щелкалов не открыл.
– Что? – напрягся Бельский.
– Царь ему сказал, что, дескать, Курбский первым будет, – прошептал Годунов. – А потом, мол, и с остальными надо будет покончить. Про это хитрый дьяк Щелкалов умолчал.
– А с кем? – Бельский сжал кулаки. – Кого он хочет казнить? Как ты про это узнал?
Борис пожал плечами.
– Как узнал, это тайна моя, а вот кого он хочет на тот свет отправить, это неизвестно.
– Что ж делать? – Бельский закусил губу. – Может, нам царя-то подвинуть?
– Куда подвинуть? – прищурился Борис.
Богдан ткнул пальцем в потолок. Годунов засопел носом и поднялся из-за стола.
– Поглядим, что за колдун такой нашёлся, – он потянулся за свечой, подвинул её ближе и быстро, резко взглянул в глаза Богдана. – Он вроде бы из казаков, что от Строгановых приехали. Завтра царь их примет. Решил не ждать, как хотел сначала, пару недель. Невтерпёж ему колдуна на Литву послать, князя Курбского заполевать.
– Утром кулачные бои будут. Государь, пока Страстная неделя не пришла, повеселиться хочет. Митрополит отговаривал его, дескать, Лазарева суббота, не стоит кровь пускать, а он только усмехается, – Бельский тоже встал. – Значит, после обедни царь с казаками встретится. Тогда и посмотрим, что и как.
Он пошёл к дверям и вдруг развернулся.
– А зачем тебе Щелкалов это говорит? – спросил он.
– Дьяк не хочет в ответе быть, если что не так пойдёт. Спрос-то с него будет, дескать, знал, а не сказал. Хотя бы про иезуитов, да римский примат, – ответил Борис. – Вот он мне и рассказывает кое-что, вроде как не молчит. Вроде как и против.
Бельский хмыкнул.
– Завтра увидимся, – сказал он и вышел. Вскоре во дворе послышались крики и лязг железных запоров. Заспанный караульщик отворял ворота для Бельского.
– Бог даст, так увидимся, – пробормотал Борис. – Если царь не удумает чего.
Он подошёл к углу, где перед иконой Петра и Павла теплился огонёк лампадки.
Годунов