Один такой юморист называл меня Эллочка-людоедочка из-за моего имени Элла. Естественно, я не пошла с ним даже на второе свидание. Как представила, что вот так он будет обращаться ко мне всю нашу семейную жизнь, так и перестала брать трубку.
Другой хвалил за то, как я режу мясо, проводя параллель с моей работой. А я на минуточку большую часть времени изучаю прижизненные материалы.
Так и вышло, что к сорока годам я не обзавелась семьей – ни мужем, ни детьми. Бабули давно нет, и все, что у меня осталось, – это работа.
Наверное, на мне венец безбрачия. Если монета проклята, то и прочие бабушкины суеверия тоже правда.
И вот, когда я поставила крест на личной жизни, уже ни на что не надеясь, вдруг взяла и вышла замуж!
Новоявленный муж как раз пришел в себя и кинулся к священнику. Схватил его за грудки, поднял с пола и потребовал:
– Немедленно внесите сведения о смерти в церковную книгу!
– Но я не могу. Она живая, – развел руками священник.
– Ерунда! Покойники иногда двигаются, такое бывает, – проявил Эдгар познания в медицине.
– Но я разговариваю, – заметила на это.
– Так помолчи! – огрызнулся он.
Вот наглый тип.
Плюнув на Эдгара, я выбралась из ящика. Попутно отметила, что на мне потрепанное белое платье из грубой ткани. На свадебный наряд не похоже, скорее на саван. А ведь на работу с утра я выходила в брючном костюме. Не помню, чтобы я переодевалась.
Карманов у платья не обнаружилось. Зато имелось декольте, в него я и спрятала монету, чувствуя, что она еще пригодится. Эта монета – единственное, что связывает меня с прошлой жизнью.
Пока Эдгар спорил со священником на тему, кого считать мертвым, а кого живым, я снова попробовала проснуться. Щипок на этот раз удался, но ничего не изменилось, и это не на шутку меня встревожило. Одно из двух – либо у меня летаргический сон, либо я не сплю, и все это жуткая реальность.
Сама не своя от расстройства, я огляделась. Взор упал на алтарь, где стояла бутылка с красной жидкостью, похожей на вино.
Я редко пью, алкоголь меня не веселит, а расслабляет. В итоге, выпив, я банально засыпаю, но сейчас я бы не отказалась подлечить нервы. Те, что еще остались после всего случившегося.
– Что это? – спросила у священника, указав на бутылку.
– Церковный портвейн, – ответил он, на миг отвлекшись от Эдгара.
– Отлично, – кивнула я. – Мне подходит.
Откупорив бутылку, я сделала из нее приличный глоток. Ох и крепко, но для моих нервов в самый раз. Я уже ничего не понимала – ни каким образом сюда попала, ни где это «сюда» находится, и почему я не могу вернуться назад.
Вот так с горя, сидя на алтаре, под перебранку Эдгара и священника я осушила бутылку портвейна. Где-то на ее середине