Все, что он создал, казалось Александру отвратительным. Он уничтожал свои амфоры, кратеры, лекифы в тот же день, как заканчивал роспись, после придирчивого их осмотра. Он знал свои возможности и понимал – сейчас он никак не может создать даже что-то близкое к шедевру. Ливия, тоже научившаяся разбираться в тонкости вазописи, молча соглашалась с мужем. Она видела слабость его работ и тоже не понимала, что происходит.
Александр вернулся к простым, заезженным сюжетам, надеясь в них обрести вдохновение, но опять потерпел неудачу. Глядя на свою работу, он отмечал – стоимость ее самая дешевая. Но тут же забывал об этом, справляясь у рабов, нет ли сообщений с Палатина. Александр задавал этот вопрос несколько раз за день и каждый раз, получая отрицательный ответ, раздражался все больше и больше. Ему казалось, что кто-то уже занял предназначенное судьбой именно ему место рядом с императором. Любой другой, не задумываясь, побежал бы во дворец, чтобы лишний раз напомнить о себе. Но Александр был горд и не мог преступить через себя. Именно поэтому он и мучился.
Когда Андрокл сказал об урезании денег на содержание виллы, для Александра это стало еще одним доказательством того, что Пертинаксу он больше не нужен и все честолюбивые мечты следует похоронить. Расстроенный и злой, он пошел к Ливии, чтобы выговориться.
Ливия полулежала на подушках в их спальне и кормила фруктами обезьянку, которую держала на руках рабыня, следящая, чтобы животное не убежало и не нагадило на ложе госпожи. Александр отослал рабыню, брезгливо глянул на обезьяну и начал с того, что возмутился присутствием этой твари в доме. Ливия сразу поняла, что ее муж – комок нервов.
Она не могла привыкнуть к нему такому, ведь раньше он был ласковый, нежный, говорил о любви к ней и о своей любимой работе. Возвращение из Паннонии его полностью переменило. Ливия выслушала мужа молча, сочувственно глядя на него и все время гладила его по руке. А когда поток слов иссяк,