– Но не пять лет назад. Сестра величества была его великим советником. Откуда взялся канцлер? Кто он?
Статс-дама желчно смеется:
– Сестра, ты слишком долго промаялась в провинции. Или твою память похитил ночной демон? О, я понимаю. Ожидание – это такое горе, должно быть, оно играет коварные шутки с твоими воспоминаниями. Аеси с Королем, на месте Короля. А никакой сестры у Короля нет.
– Думаю, я бы запомнила того, кто меня изгнал.
– Не будем ворошить былое, сестра.
– Кажется, принцесса…
– Принцесса Эмини? Да нет, она тогда была еще в слишком юном возрасте. Ты ставишь меня в тупик, сестра.
– Не больше, чем вы меня, дражайшая. Йелеза, Сестра Короля. Указ об изгнании пришел с ее собственным посыльным.
– Никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал это имя.
– Что? Какая глу… Ах да, конечно. Я все еще не достойна произносить это имя.
– Впечатление такое, что ты оставила в изгнании свой разум. Указ разве не был скреплен печатью?
– Да, на папирусе, хотя какое это имеет значение?
– Значит, печать была от королевского дома. Впрочем, какая разница. Тем более теперь, когда ты будешь восстановлена.
– Безусловно, дражайшая сестра.
– Но ухо держи востро. Нынче его величество слушает советы своей дочери, хотя при дворе все уже жалуются, что она ведет себя так, будто наследный принц – это она. Даже после того, как Кваш Кагар отдал ее замуж.
– Простите меня, дражайшая сестра. Очевидно, воздух Конгора вызвал у меня помутнение памяти.
– Это горе играет свои шутки, сестра. То, что нужно, вычищает из памяти, то, что не нужно, оставляет позади.
– Пожалуй, так оно и есть. Благослови вас боги своей щедростью, дражайшая сестрица.
– И тебе того же, сестра моя.
Едва статс-дама выходит за ворота и ее паланкин удаляется за пределы слышимости, госпожа поворачивается лицом ко внутреннему двору.
– О Йелеза, – страдальчески молвит она. – Ведь мы обе были женщинами, женщинами при дворе Короля! Соголон, выйди наконец из-за той чертовой двери!
По улицам шествуют окъеаме. Дворцовые вещатели, стать которыми – заветная мечта глашатаев, когда из вещателей кто-нибудь откинется. Все они облачены в священные тоги из кенте[20], обернутые дважды через левое плечо, потому что правое принадлежит Королю. По улицам они передвигаются с посохами в руках. На выходе с рынка, где повар делал для дома закупки, Кеме указывает на одного из них Соголон:
– Глянь. Окъеаме сегодня вещают языком Кваша Кагара. Их отличие – высокопарность слога, ибо из их уст изливается красота, даже если они описывают слякотную лужу.
Соголон видит, как старший окъеаме прирастает еще одним, по виду учеником, но ничего особо интересного в них нет; даже в золоченых посохах, которыми они постукивают при ходьбе. Между тем Кеме тянет ее за собой, подобраться к вещателям поближе; «поглядеть, что они там вещают», – говорит он, хотя не вполне ясно, что имеет в виду. Они лавируют