– Я вас обоих победю, – пыхтит он.
– Гляньте на него, – усмехается старший. – Ты хоть знаешь, зачем мы это делаем, соплезвон?
– Я ж не дурачок. Вы хотите побеждать в бою на палках и убивать дураков, которые против вас.
Братья смотрят на него как на чужака, затесавшегося между ними.
– Нет, братишка. Ты и вправду слишком мал.
– Я тоже хочу играть!
Старший поворачивается к нему:
– Ты хоть знаешь, что такое донга?[4] Для чего, по-твоему, эти палки?
– Ты, верно, глухой? Я же говорю, чтоб драться и убивать!
– Дурень ты мелкий. Это вот первая палка. А когда ты выигрываешь с ней донгу, ты можешь использовать свою вторую палку. Спроси у любой пригожей девчонки, которая ходит смотреть бои.
Он лукаво смотрит на среднего брата, который в ответ склабится. Младший братец растерян:
– Но в бою-то у вас только по одной палке.
– Что я говорил? Он совсем еще соплезвон.
Средний указывает на закорючку младшего, что ниже пупа.
– У нашего меньшого вместо палки лишь сучок.
Смех братьев длится столько, что на лице младшего прорастает злость; не потому, что он ничего не понял, а скорее, наоборот. Ну а девочка знай себе смотрит, как он хватает палку, как делает замах и с силой ударяет среднего поперек спины. Тот взвизгивает, а старший рывком оборачивается и припечатывает младшего по лбу, и тут же по ямкам за коленями. Младший падает, а старший продолжает его лупцевать. Малец вопит, и средний хватает старшего за руку. Они уходят, оставляя его пускать нюни в грязи. Но вскоре, почуяв, что на него никто не смотрит, он обрывает ор и бежит вслед за ними. Девочка окончательно вылезает из своей хибары и берет оставленную палку. На ощупь она крепче и тверже, чем казалось, а еще намного длинней. Примерно втрое выше, чем она сама. Взмахнув, девочка лупит ею по земле, вздымая облако сыпучей пыли.
– Мы ждали, пока мать издаст четыре вопля. Ждали всеми своими ушами, – рассказывает ей старший брат. День прошел, но ночь еще не наступила, и он дважды дергает за веревку, чтобы девчонка вылезла. В основном он вытягивает ее просто без предупреждения, и наружу она является слегка придушенной, сипло кашляя. Пальмовое вино кружит ему голову, и его тянет на разговоры, даже без всяких слушателей. Он дергает ее за ошейник, притягивая к себе, словно упрямую ослицу, и тем не менее это единственное время, когда ее подпускают ближе к дому. Тогда в девочке оживает смутное воспоминание о том, как отец поднимает ее и улыбается, но его улыбка быстро тускнеет, а руки коснеют и слабеют, и, повисев какое-то мгновение в воздухе, она шлепается в грязь.
– Мы ждали, пока мать прокричит четыре раза, – говорит он, – потому что четыре раза означает, что родился мальчик, а три – что девочка.
Но мать не прокричала.
Старший брат излагает историю, но пальмовое вино делает его рассказ нестройным.
– Видела