Все началось с рассказа шкраба, то бишь школьного работника, учителя Евграфа Васильевича Изуметнова об исчезнувшем древнем городе Вержавске.
В давние времена в Смоленском княжестве это был второй град после Смоленска – Вержавск. И земли вокруг него именовались Вержавляне Великие. Самую большую подать платили жители этих Вержавлян Великих – тысячу гривен серебра. Много это или мало? Корова стоила полгривны. Кобыла – гривну. «Значит?» – вопрошал этот тощий Евграф Васильевич с всклокоченными вихрами и расплеснувшимися по лицу в веснушках синими глазами, которые будто не умещались под круглыми стеклами очков с железными дужками. «Тыща кобыл!» – кричали поселковые умники. «А коров?» – «Две тыщи!» И тут начался шум-гам: это ж скоко свиней, овец, велосипедов, а то и мотоциклетов?! И даже не одна полуторка и, того и гляди, самолет? Или даже два, три самолета?!
Величие Вержавлян мгновенно было возведено в высшую степень несомненности. Глаза у ребят касплянской школы так и сияли. Полыхали они и у товарища учителя, который и сам в тот момент был похож на странного мальчишку-переростка в выцветшей красной косоворотке, армейских галифе, заправленных в сношенные, растрескавшиеся облезлые юфтевые сапоги. Его редкие усы топорщились, будто сотворены были из железной проволоки.
«Эти Вержавляне Великие сами были как княжество, – говорил он. – Девять погостов, входивших в эту волость, были раскиданы по рекам: Гобзе, Каспле, Западной Двине, Ельше, Мёже». И он тут же объяснял кому-то, воскликнувшему о кладбищах, что погосты – не кладбища, а центры, объединявшие несколько сел, деревень. «И каждый погост Вержавлян Великих платил князю Ростиславу в Смоленск, – продолжал он, – по сто гривен…» Тут же ему заметили, что получается тогда не тысяча, а девятьсот гривен, – ведь погостов-то было девять? «А Вержавск вы забыли?» – вопросил Евграф Васильевич. «А сколь платила Каспля?» – «Тоже сто». – «Сто кобыл?» – «Да». – «Двести коров?» – «Именно». – «Много… Но Каспля городом не состояла?» – «Нет. Городом наше село пробыло только два года по указу Екатерины Великой». – «Эхма! Чиво ж она так-то? Екатеринка-то?.. Были б мы теперь все хо-ро-жа-а-не». – «Все из-за происков фаворита царицы, Потемкина. Он же родом из-под Духовщины, – разъяснял Евграф Васильевич, – и упросил отобрать у Каспли статус города, а селу Духовщине отдать. Та так и поступила». – «Дурная баба! И фаворит дурак!» – «Ну, ну, ребята, полегче. Это все ж таки исторические личности, много сделавшие для страны, хотя и царской». – «Но Духовщина – какой город?! Срамота, а не город, все там занюханное, пыльное, куцее, куры и свиньи бродят по улицам! Речонка жидкая, жидовская какая-то, переплюнуть! – кричал, распаляясь, рыжий Михась, бывавший в соседней Духовщине. – А у нас: озеро богатое – раз, – говорил он, загибая грязные от каких-то домашних работ – может, с картошкой, может, с луком – пальцы. – Река – из варяг в греки текёт, и село вы́соко стоит, вольно».
Евграф Васильевич грозно блестел очками, топорщил рачьи усы, требовал прекратить черносотенные разговоры, не для того били по фронтам беляков с черными помыслами, чтобы теперь походя еврейскую нацию обижать. И продолжал свой рассказ о Вержавске.
Да,