План мой был прост. Рядом с абрамцевским музеем в моё отсутствие появилось два здания, добротных. Оба – напротив друг друга. Названия были одинаковы – «Галерея». Одно – ресторан с претензией. Другое – гостиница.
Но в этот мой приезд в этой самой гостинице вывески я уже никакой не увидел, а блестели на зимнем солнце прекрасно начищенные медные таблички. Я, безусловно, внимания на всё это не обратил. Мне гостиница была ни к чему. Хоть я и без звонка, вроде даже инкогнито, но знал, что приют у друзей найду.
Поэтому я решил начать свой «трудовой день» с завтрака в «Галерее», а к обеду уже подъехать или к Вольдемару Нейштадту, или к Арсену Розентулеру. Кого-нибудь, думал я, застану. Они – домоседы, да зимой не очень-то и побегаешь.
Сел я к столику у окошка, видом на другую «Галерею», ту, что без вывески, заказал для лёгкости кофию да булочку, огляделся по залу и – огорчился. Весь ресторан был сделан под «абрамцевские» мотивы. Но, как это почти всегда бывает, халтурно. Картины на стенах просто расстраивали. «Демон» Врубеля выглядел как замерзший купальщик, вышедший из холодных вод Вори. А одежду-то украли. Отрок Варфоломей у Нестерова просто больной лёгочным, очевидно, заболеванием мальчик. А «Девочка с персиками» Серова чем-то до того расстроена, что уж никак не о персике здесь речь. Может, персик испорчен или что другое. Печально. Да что делать? Видно, копировщик хорошо поладил с владельцем ресторана.
Жизнь есть жизнь.
Я равнодушно поглядывал на роскошные авто, толпящиеся у здания напротив, на воробьёв, занятых своим пропитанием, на собак, вышедших в зимнее утро унюхать что-нибудь у ресторана.
И не заметил, как за мой столик присел посетитель. «Вот не хватало. Что за напасть, зал просто пустой», – мелькало в моей голове до тех пор, пока я не взглянул на посетителя.
Хотя и прошло уже лет шесть-семь, узнал я его сразу. Правда, виделись мы редко, в основном у Нейштадта Володьки, но фигурой он был колоритной, русским народным фольклором владел великолепно, да и жизненный путь был интересен. Ещё бы – более двадцати лет занимал должность посла СССР во Франции.
Вот Семён Силыч Швец и сидел напротив меня, что называется, собственной персоной.
Сидел, с прищуром улыбался и спрашивает так тихонько:
– Что, не признаёшь своих, варяжский гость?
– Даже очень признаю, Силыч.
Я расхохотался, вспомнив наши шутки в банный день у Вольдемара. Но описывать всё не буду.
Семён Силыч сделал какое-то неуловимое движение, и двое – мэтр и официант – как из-под земли.
– Мне – как обычно и моему гостю (то есть мне) то же самое. Для начала.
Появилась парная осетрина в судке, в вазоне – икра зернистая (уж точно солёной водой не разведённая) и графин запотевший.
– Семён Силыч, побойся Бога. Время – 11 часов. Да мне же ещё ребят проведать. А ты меня, можно сказать, сразу из формы выбиваешь, – взмолился я.
Но Силыч внимания никакого не обращал. Просто посмотрел удивлённо и произнёс своё традиционное, что я забыл уже: «Быть добру!»
Правда, зря я гневил