Тот же благородный сплав мы видим в картине «Тыл», написанной год спустя. Вернувшись памятью в военные годы, на которые пришлось его детство (а родился и рос он на окраине Уфы), художник изобразил уже вполне достоверный семейный портрет: мать Зою Дмитриевну, бабушку, младшую сестрёнку Валю и самого себя, собирающих скудный урожай с картофельного поля. Вместе с тем картина, начиная с названия «Тыл», наполнена величаво-драматическим, обобщающим звучанием. Усталая женщина с упрямым взглядом налегла на лопату, у ног её девочка-малышка старательно собирает с белых картофельных плетей только что вырытые клубни. Худенький мальчуган придерживает раскрытый мешок, помогая старухе бабке высыпать туда очередное ведро. Серые, бурые, тёмно-коричневые тона нужды, беды, даже голода господствуют на унылой, пустынной земле, казалось бы, безотрадно и безысходно. Но от женского лица с обтянутыми скулами, от глаз солдатки-матери и её сильных рук, от личика и волос её дочки тянется к нам золотой свет доброты и надежды.
Этот побеждающий свет – неизменное и определяет начало художника, его пароль, его позывные. Им согреты все картины Ракши. А источники его – все там же, в холодном и голодном, но победном военном детстве. В первых искрах таланта, вспыхнувших тогда вместе со скудным спасительным огоньком барачной печурки. И ещё в зародившемся тогда же и всё более разраставшемся ощущении единства судьбы своей семьи, собственной судьбы с народной судьбой во всём – в трудах и лишениях, горе и радости, в причастности к истории, в ответственности за будущее…
Отсюда и возникло органичнейшее взаимопроникновение лирического и гражданского начал в живописи Юрия Ракши, получившее наиболее разнообразное преломление в разработке образа женщины-современницы.
«Ты и я», «Настроение», «Моя Ирина», «Над Истрой», «Земляничная поляна» – вот далеко не полный перечень полотен, на которых художник воссоздал черты жены Ирины и дочери Анюты. К ним примыкают картины, где облик постоянных и любимых его героинь, сохраняя портретное сходство, получает обобщённо-символическое осмысление. Такова «Гармония», а также «Добрый зверь и добрый человек», где Анюта – дитя человеческое – предстаёт в неразрывной слитности с миром цветов, деревьев и трав, прекрасных и ласковых живых существ, как одно из них – наиболее полное воплощение незащищённо-хрупкой красоты бытия.
И ещё есть в этом ряду «Продолжение» – один из самых значительных и глубоких по чувству и мысли холстов. Мать бережно опустила руку на плечо склонившейся перед ней дочки, напутствуя в дальнюю дорогу жизни юную наследницу своей и вообще всей – зелёной, синей, бескрайней – земной красы. Лица их схожи, и всё-таки каждое неповторимо индивидуально. И оба светятся задумчивой