Привезли под ворота, дверь открыли
внедорожника черного, спихнули
груз вдвоем, матернулись (было слышно),
дальше волоком – и стучат лопаты,
и дыханье нечистое со свистом
из прокуренных легких вырывалось.
Развернули куль, бухнулось на землю
тело женское. Головой о камень
и костями о землю – звук раздался.
Кто ты, бедная, что за преступленье
совершилось сегодня над тобою:
месть? разбой? Вряд ли…
Кто он, твой насильник?
Он из этих ли двух? А может, оба.
Похоть ты им внушала – отвращенье
вызываешь теперь, все твое тело…
Зарывают – торопятся, с оглядкой,
а не как нужно с мертвой обращаться.
Завтра пусть Питирим что пропоет тут,
чтобы не как собаку – по-людски чтоб…
Ночью темной, осеннею чуть сам я
этим мрачным рабочим не попался,
а то можно ведь прикопать обоих —
уже мертвую и еще живого.
Кто тут будет искать – труп среди трупов!
Слава богу, не хрустнул костью, веткой,
не попался в луч фонаря ручного —
на четвертой аллее завтра буду
понятым, – закопали, вещи взяли,
инструменты закинули в машину,
зашуршали опавшею листвою.
Я бегом, я трусцой к себе в сторожку,
будто дряхлая дверь чему поможет,
обороне какой от этих сильных.
Но уехали. Сам я это видел…
Надо выпить, скорее надо выпить.
Аз со страху лиях на стол и книги,
аз дрожащей рукою протирает
стол; вино ходит, плещется в стакане;
я глотком одним – чуть не захлебнулся,
я б второй – только слышу тихий скрежет
по стеклу. Не они ли? Только девка —
под дождем, сук-ка, мается, и темным
с нее глина потоком, мать-земля, вниз.
Я с ума…
Как живая, дверь на петлях
дрожит мелко, того гляди поддастся,
в щели холод и свет, блядь, синеватый;
я крещусь, по себе не попадая.
Я открыл. А чего? А вдруг те двое
тоже что-то увидели, вернулись,
ходят, ищут ее? А я боялся
всегда больше живых, чем всяких мертвых.
Мне не надо так привлекать вниманье.
Я открыл. И вошла. Я дал ей выпить.
Наследила-то как холодной грязью,
от дыханья такая пакость, затхлость!
Заперхалась слегка: от Питирима
завсегда пойло трудно непривычным,
уж такие особенности вкуса
у донаторов, кто ему приносит,
у серьезных людей по части выпить,
непитейный не признающих градус.
Разве женщина может без запинки?
Значит, тело тут пьет, не призрак некий.
Отдышалась – ну нет, до бестелесной
далеко тени, стати все как надо.
«Что в простынке