Он греб изо всех сил, но мечта снова начала отдаляться.
Когда ему исполнилось тридцать семь, супруга ошарашила его сразу двумя подарками. Один из них был упакован в конверт, а второй – в саму Юлю.
– Жень, а Жень, – проворковала она отвратительно промозглым серыми и депрессивным питерским утром, – я знаю, что ты очень давно хочешь в Аргентину… В общем, мы тут с мамами тебе подарок подготовили. Я, к сожалению, не смогу полететь с тобой. Но тут ты сам виноват.
Последние слова, она проиллюстрировала, оголив слегка округлившийся живот.
От избытка чувств Женя застыл с неприлично глупым выражением лица. Это же надо было проморгать беременность жены! Но он едет в Аргентину! Но один…
Юля поняла его заторможенную реакцию по-своему.
– Ты не рад? – спросила она обеспокоенно.
– Я… Очень рад… Просто все очень неожиданно… – промямлил он, с трудом подыскивая слова.
– А чего же еще ты ожидал от наших шалостей под одеялом? – немного скованно пошутила Юля.
– Уж точно не билета в Байрес. Видать, я был хорош, – нервно усмехнулся Женя.
– Ты же вернешься? – резко озадачила супруга, пока он не успел подготовить подходящую легенду.
– Обязательно! – отрапортовал Женя, словно гвардеец перед главнокомандующим.
И вот он здесь, во Франкфурте-на-Майне. Почти сорокалетний лысый мужик в линялых джинсах и синей толстовке сидит на вылизанном до блеска полу, прислонившись спиной к стене, рассеянно наблюдает за группой индусов в пестрых национальных одеждах и катает в голове пасмурные, под стать погоде, мысли.
Из этого эмоционального болота его выдернула громкая матерная тирада на родном языке.
Автором жемчужного ожерелья, соединенного нитью сочных междометий, была кудрявая девица семитского типа лет около тридцати.
Лицо ее показалось Жене смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли видеться, он так и не вспомнил.
Выругавшись, она рассмеялась, затем выпалила еще пару непечатных фраз и вроде бы почти успокоилась. Во всяком случае, замерла с печатью какой-то мысли на лице перед электронным табло с информацией о рейсах.
Женя приготовился продолжить ковырять разум перочинным ножичком, когда у нее зазвонил телефон.
Она небрежно выхватила трубку, прислонила к уху и принялась что-то бойко вещать на английском.
Женя снова начал терять к ней интерес, но вдруг в потоке бормотания с резкими скачками тональности и часто прорывающимся хохотом он узнал знакомые слова «милонга» и «Cachirulo».
«Из наших, стало быть… – оживился Женя, – Тогда действительно могли где-то пересекаться».
Он