– А смысл? Отпустите меня, что ли? – насмешливо спросил Деркулов.
– Да ну, понятно! Куда ж тебя, сердешного, отпускать. Только ты не лыбься – я еще не закончил. Кроме Трибунала тебя жаждут заполучить еще пяток государств. Причем хотят, как тебе известно, весьма конкретно. Реально хотят… Повесить, наверное… Причем не факт, что за шею! И как оно пойдет на этапе – никому не известно. И ЦУР, и Польша, и чехи с прибалтами имеют все юридические основания судить тебя, не особо оглядываясь на гуманитарное право. И меж собой они договорятся быстрее, чем мы с тобой, – тут можешь не сомневаться.
– Ну, и чего вы хотите? Не подписывать?
– Да вот – думаю… – он уперся тяжелым взглядом в собеседника. – Это, прямо говоря, от тебя зависит. Насколько ты действительно готов… выступить в этот поход… – Он опять нарос над столом. – Говорю тебе, Деркулов, то, чего говорить не должен. Считай за подарок. Нам ты, по большому счету, даром не нужен. От тебя – только проблемы. Тем паче после твоей озвученной в СМИ добровольной сдачи. Ты пачкаешь все, что находится рядом с тобой. Ты – чума! Понимаешь?
– Да как-то, Пал Андреич, и не отрицаю… – взгляд мужика ощутимо стал тяжелым.
– Так вот, я еще раз тебя прямо спрашиваю… – полковник приблизился. – Ты – готов?
– Да. Я от своего не отказываюсь. Пойду до конца.
– Угу! И посадишь на сраку Нюрнбергский трибунал…
– Крови попью как минимум.
– Если доедешь! – Полковник встал, развернулся к сейфу и включил чайник. Вероятно, он внутренне принял какое-то решение и сейчас лишь делал в голове последнюю доводку… – Международный уголовный трибунал по военным преступлениям, геноциду и преступлениям против человечности… – с расстановкой, как бы взвешивая, оценивая произносимые слова отдельно и на вес, и на вкус, Нагубнов дернул бровями… – Ты знаешь, Кирилл Аркадьевич, может не получиться – ни подраться, ни кровушки напиться. Ты думал о таком раскладе?
– У сербов получилось. Почему у нас не может?
– Дык, Запад тоже учится. И что такое твое – «получилось»? Нет Гааги – есть Нюрнберг! Какая, в ляд, разница? Только во сто крат хуже звучит. Ты же теперь… – вдруг улыбнулся он, – еще и фашист, считай!
Налив по чаю и окончательно разделавшись с лимоном, он, усевшись на место, сказал:
– Ладно. Подписывай. У нас есть месяц,