– А если узнает? Что тогда?
– О том, что произошло, никому не нужно знать. И ему, существующему, особенно. Мы с тобой над этим ещё поразмышляем. Нам придется быть очень осторожными с новым знанием. Лучше всего, если оно останется только нашей тайной.
– Конечно, ты прав. Но у меня появился следующий вопрос: если я – внук Алины и хотел найти её убийцу, то почему ты первый обнаружил тень убийцы? Я уходил из студии вчера около десяти и ничего не видел. А, уходя, я всегда прощаюсь с Алиной. Как и по утрам – её приветствую.
– Не могу ответить и на этот вопрос. Возможно, я увидел первым, потому что подошёл сегодня к картине раньше, чем ты. Возможно, луч света опередил тебя и высветил силуэт на несколько минут позднее, чем ты отошёл от картины. А может быть, потому, что я люблю тебя так же, как любила тебя твоя бабушка. Также чувствую тебя, твоё состояние. Возможно, она, умирая, пожелала, чтобы я заменил тебе погибшую семью. Не знаю. Этого ни мне, ни тебе никогда не разгадать. Это вопросы божественной силы, а я в них не силён. Мне это так же сложно понять, как и тебе. Но других объяснений у меня нет. Прости.
– Ну что ты, Отец. Тебе совсем не нужно извиняться. Мы разберёмся в этом парадоксе вместе. А сейчас пойдём, посмотрим ещё раз. Может быть, убийца исчез за то время, что мы с тобой разговаривали. Давай удостоверимся, что нам ничего не почудилось.
Никогда я не стоял так близко к тайне!
Мы оба не очень уверенными шагами вернулись в комнату и остановились напротив загадочного портрета. В окно тускло светило осеннее солнце, падало размытыми лучами на вытертый паркет. Мужчина с портрета не исчез, но несколько поблек. Так мне, во всяком случае, показалось. Голова моя кружилась от случившегося, от сотен мыслей, захвативших её в бешеный хоровод. Помотав головой, словно отгоняя ненужные видения, я резко развернулся и направился к противоположной стене, где стоял шкаф и полки с красками, книгами и карандашами. Взял из большой подарочной коробки чёрный карандаш с рабочим блокнотом и вернулся к портрету. Николай Львович застыл в позе монумента и размышлял.
– Хочу нарисовать лицо, пока его хорошо видно. Вдруг оно завтра исчезнет? И, потом, если я покажу картину милиции и скажу, что нарисованный мужчина – убийца, проявившийся через полтора года после написания портрета, меня отправят в сумасшедший дом. Ведь так?
Несмотря на трагическую, на мой взгляд, ситуацию, Николай Львович весело рассмеялся. Его громкий смех разлетелся по всей комнате, залетая в каждый её уголок. Устав от полёта, нечаянная радость приземлилась на мои опущенные плечи и расправила их.
– Ты прав, мой мальчик. Тебе вряд ли поверят, поэтому давай никому не рассказывать о нашем открытии. Не уверен, что появившийся на портрете призрак может увидеть