Известно, что для проживания есть дома.
Квартиры. Комнаты. Подъезды. Подворотни.
Даже улицы.
Но не музеи. Музей только для меня. Это моя тайна, куда не должен проникнуть чужой.
Ещё одно было жизненно важным – днём служители ни в коем случае не должны меня заметить и запомнить. Иначе – милиция и опять детский дом.
Страшный конец. Невозможный. Смертельный.
Это страшило меня сильнее всего, поэтому приходилось брать пример с Маугли, прятавшегося среди лиан и не замечаемого в джунглях.
Моя задача оказалась не из лёгких: стать незаметным в залах огромного дворца.
В залах богатства. Мощи. Великолепия. Поклонения вечному искусству.
Приходилось каждый день выбирать заковыристые маршруты. Менять их, переходить в другое здание Эрмитажа. На другой этаж. Менять эпоху. Культуру. Вкус. И уметь затеряться в толпе туристов, экскурсантов, школьников, пожилых людей. Впрочем, это было не так сложно. Я мог сойти и за отставшего от родителей подростка, и за чьего-то внука, плетущегося за бабушкой или дедом, и за школьника-отличника, и просто за интересующегося искусством посетителя. Для своих лет я был высоким, но очень худым. Со спины меня можно было, хоть и с натяжкой, принять за худосочного молодого человека. Лицо же всё равно оставалось далеко не взрослым.
Со временем мне пришла в голову мысль иногда видоизменять внешность, чтобы не примелькаться и не вызвать подозрения якобы частыми посещениями музея. Снять курточку и повесить на руку. Застегнуться на все пуговицы. Носить её расстёгнутой. Прихватить волосы в пучок. Расчесать то на правую, то на левую сторону. Эта идея оказалась гениальной. Каждое из маленьких спасительных ухищрений помогало оставаться незамеченным в приютившем меня Эрмитаже, ревниво и бережно охранявшем вместе со мной тайну беглеца.
За многие месяцы обитания в Зимнем Дворце я приобрёл поистине бесценные для себя вещи.
Забытую кем-то на подоконнике расчёску.
Обронённый шарф.
Женскую сумочку с маникюрным набором, платочком, рассыпанной мелочью.
Детскую пелёнку, которая служила мне полотенцем.
Но это было ничто по сравнению с тем, что я обнаружил в гардеробе. Истинный клад.
Однажды вечером, спустя более полугода после добровольного заточения во дворце, прячась за колонны, чтобы не быть замеченным с улицы, я спустился по широкой лестнице на первый этаж. По этой мраморной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, я зашёл в мою добровольную тюрьму поздней осенью. Сейчас на дворе стояло лето. Я мог об этом догадаться по белым ночам, накрывшим мой город. Ночи и дни были одинаково