Я почувствовала, как в груди что-то задрожало и рухнуло. Если б Королла замолчала хоть на минуту, я смогла бы перезапуститься. Но она не замолкала.
– Суть не в том, что вы перенесли, а в том, как вы сможете научиться с этим жить. Анна, вам нужно вылечить себя. И себя-ребенка тоже. Сделайте для нее комнату. Отыщите способ впустить ее туда.
Глава 12
Расставшись с Калебом, я возвращаюсь в домик, разогреваю банку жаркого и ем его над раковиной, потом наливаю в стакан на два пальца «Мейкер’с марк»[19] и мельком ловлю свое отражение в оконном стекле. Растрепанный хвост, мятая термофутболка, джинсы, не стиранные уже пару недель. Калеб вежливо не упомянул все это при встрече, но у меня явно период «Зова предков».
Я бодрствую сильно за полночь, пью и смотрю в огонь, пока в какой-то момент не засыпаю на шершавой клетчатой кушетке в гостиной. Приходят сны, которых я не хочу. О которых не просила. И сны ли это?
Я в лесу на узкой тропе с Иден. Она идет впереди, на ней одна из тяжелых рабочих курток Хэпа. Плечи сильные, расправленные. Значит, она не больна. Еще не больна.
– Анна, смотри сюда. Мне это показала одна шаманка. – Указывает на дерево, которое выгнуто вбок, как будто у него есть поясница и оно вглядывается в жирный, влажный перегной.
«Погоди».
– Ты знакома с шаманкой?
– Это знаковое дерево. – Она слышала мой вопрос? – Стрела. Помо сотни лет назад передавали таким способом послания. И видишь, мы только что его получили.
– Какое послание?
Потом Иден исчезает; вместо нее со мной Хэп, старше, чем я когда-либо видела его при жизни. Согнутый, как дерево, почти вдвое. Сгорбился над тропой.
– Ничего особенного. Просто бедро, – говорит он, будто слышит мои мысли и знает, что я о нем тревожусь. – Пойдем. Нам нужно сделать это вместе. Мы почти пришли.
Куда? Я пытаюсь шагнуть к нему, но почему-то застряла на месте, как приклеенная.
«Мне тебя не хватает, – пытаюсь произнести я. – Я не могу справиться в одиночку».
– Почти пришли, – повторяет Хэп. Но не двигается.
Вокруг нас туман, такой плотный, что каплет с деревьев. На тропе, рядом с влажным носком моего ботинка, я вижу бананового слизня, желто-зеленого, толстого и скользкого.
– Сегодня все пьют. – Хэп снова слушает мои мысли и легонько посмеивается. – Вот оно. Смотри.
Это то же самое знаковое дерево, но ветви указывают вниз, на раненую олениху. Ее шкура разорвана чем-то ужасным, живот разгрызен, и я вижу, как внутри тела дрожит сердце размером с кулак, черное от крови. Из горла оленихи доносится звук, не человеческий и не животный, но принадлежащий обоим – звук глубокой, невыносимой боли.
«Ох, Хэп. Сделай что-нибудь».
– Я не могу, но ты можешь. Она совсем как ты, милая. Вот как ты ее найдешь.
Потом олениха исчезает. Подстилка леса коричного цвета, с иголками секвойи, прохладная, сплошная