Я выглянула в окно своей спальни, откуда был виден только один койот, но там находились и другие, невидимые. Тот, которого я разглядела в темноте, стоял на самом высоком холмике, примерно в пяти сотнях футов от меня. Зверь оказался более поджарым, чем я себе представляла. Я смотрела на койота, потом он посмотрел на меня, и тогда этот звук внезапно прекратился. Такая мирная картина. Ветра не было, и ничто вокруг не шевелилось, словно это был не ландшафт, а пейзаж, написанный маслом. Потом животное задрало голову, разомкнуло челюсти и издало вой, подобный скрежету камней, трескающихся в пламени. К нему присоединился хор незримых подпевал.
Я обежала весь дом, захлопывая окна. На травяном пятачке увидела свет, зажегшийся в халупе Леонарда. Изнемогая от жары, содрала с себя платье и впервые заметила кондиционер на стене между первым и вторым этажами. Риелтор сказала мне, что кондиционера в доме нет. Вероятно, он просто не работал, но я подтащила к двери обеденный стол. На стол взгромоздила стул и взобралась на него. Стоя на цыпочках, можно было достать до выключателя. Дважды я чуть не свалилась. Потом дотянулась, щелкнула выключателем, и аппарат заработал с приятным рокотом. Сперва запахло осыпавшейся краской, но вскоре я ощутила прохладный воздух. Я была так счастлива, что заплакала.
Из жестянки для рецептов с узором в ромашку, стоявшей рядом с тостером, я извлекла две 10-миллиграммовые таблетки амбиена[8]. Раскусила одну пополам. Полторы – таково было мое волшебное число для большинства таблеток. Больше необходимого, но при этом не слишком много.
В своих снах я редко бывала так одинока, как в жизни. Я носила бейсболки, и со мной был ребенок, почти всегда девочка. Во сне мои груди ныли, словно отяжелевшие от молока. Девочка была слишком большой, чтобы питаться моим молоком, но у меня всегда присутствовало ощущение, что я укладываю дочку в постель с собой, притягиваю к груди. Кровать стояла у окошка-бойницы в каком-то греческом или итальянском прибрежном городке. Ребенок был в белом платьице и почти всегда в опасности. В других снах мы радостно ели еду, купленную в закусочной, пока внезапно за нами не останавливалась машина, и я понимала, что кто-то приехал, чтобы забрать у меня дочь. Я просыпалась с назойливой тихой болью: мне не хватало чьего-то смеха. Но было еще и облегчение. Мне не надо ни о ком заботиться. Некого бояться потерять.
В первое утро в Каньоне я проснулась оттого, что кто-то колотил в дверь. Судя по звуку, стучать начали задолго до того, как я это осознала. Однажды так будил меня Вик. Он сказал, что подумал, будто я умерла. Я несколько дней не отвечала на его звонки. Когда я открыла дверь, Вик смутился, но при этом злился. Потом, отослав его и взглянув в зеркало, я поняла почему. У меня под глазами растеклась тушь. Рот казался истерзанным поцелуями. Я ни с кем ничем не занималась накануне ночью, но