– Пей вино, Идо, – непреклонно, явно не желая слышать этот комплимент, оборвал Мастер и снова поднял голову. Свет заиграл на его почти бесцветных ресницах. – Посмотрим, – прибавил он после промедления, и очередная тень улыбки, лукавой и словно подначивающей, пробежала по узким губам, – что скажет она о черной капелле. О Короле Кошмаров в иной ипостаси.
– Я… о, я… надеюсь…
Но слова потерялись, а сердце зашлось. Нет, нет, только не об этом! Идо безумно волновался, безумно боялся мгновения, в которое все увидят черные фрески. Ведь сам он сразу же осознает: Мастер затмил его, как всегда. Пора привыкнуть, смириться… а все равно, со встречи в детстве, со дня, как увидел чужих лисиц на своей стене, Идо так и не смог. Безумный гений чужого совершенства раз за разом настигал его, раз за разом пронзал острым горячим ножом. Пронзал до ослепляющего восторга, глубокого горя и темной обиды. Обиды не на Мастера – на себя и богов.
Мастер, как обычно, ничего не заметил, наслаждаясь светом.
– Она и их назовет гениальными, Идо, – произнес он скучающе. – И если уж помиловать это пустое, выдуманное кем-то явно недалеким и высокомерным слово… – правый уголок его рта опять дрогнул, – она будет права, не сомневаюсь.
– Нет… – вырвалось прежде, чем Идо бы себя остановил. Он не сомневался, что выглядит жалким, несчастным, и даже не стыдился этого, опять разглядывая травяные «слезки» на чужом перстне. – Нет, Мастер, не сравнивайте, даже не пытайтесь.
– Сравню, – отрезал тот, потянулся навстречу, и жесткие пальцы коснулись подбородка Идо, заставили поднять глаза. – Сравню и буду сравнивать все чаще, ведь подумай сам – какой иначе из меня учитель?
«Лучший на свете. Самый жестокий на свете». Но Идо молчал, заставляя себя не отводить взгляда. Ощущение того, насколько он ничтожен, уже почти душило. Как, как можно настолько верить в него? Мастер ведь верил, впустую он бы такого не сказал.
– Ты лучший мой ученик. И, как мне сейчас кажется, именно тот, – Мастер снова взял кубок, – кто может превзойти меня. – Голос его звучал без тени страха или ропота. – Может – и должен. Пусть так и будет как можно скорее. Пусть.
Идо не мог, и в этом был ужас. Не сможет, сколько бы ни старался: это не про кропотливую учебу, не про отточенное мастерство, не про увиденные приливы. Это что-то… о другом. О той самой телеге с лимонами. О пятнистых щенках в пыли. О фигуре разбойника, несущего мимо плененных товарищей свою отрубленную голову. О неверии в незыблемость камня. И новая мысль – о том, какие непосильные, неоправданные надежды на него возлагают, – обдала Идо холодом, несмотря на вечерний зной.
Он натянуто улыбнулся. Поблагодарил и пообещал, что постарается. Попытался глотнуть вина, но из-за дрогнувшей руки облил тунику, выругался, вскочил. Вечно так… уличная неловкость, никуда не денешь! Но Мастер,