– Леонид! Но чем же ты будешь рисовать после? – вдруг тупо спросила Люда. – Там нет красок и нету рук. Ещё мыслить и сочинять легенды, я думаю, там можно.
– Хватит, хватит, хватит! – закричал Леонид. – Ничего не хочу слышать. Ничего! Ничего! Всё это враньё, сплошное враньё, ты понимаешь, враньё и то, что мы существуем, и про какие-то краски, вранье и про смерть, никакой смерти нет и никого «там» нет. Врут все и про всё! Ничего, ничего нет! И диагноз мой – бред.
– Да успокойся ты, не говори так быстро.
– Я, Люда, свой портрет нарисовал, – заплакал вдруг Леонид, – чтобы память осталась. Подарю его тебе, будешь глядеть на него по ночам, а?
– Буду.
– Тогда подарю. Только не бойся, что выходить оттуда буду. Я ведь бедовый, а тем более после смерти как не выйдешь.
Руки его дрожали. И у Люды у самой стали дрожать руки. Она подумала о том, что не стоит ей прогуливать институт и лучше ходить на эти занятия, чем умереть.
– А кота я всё равно замурую, – прошептал Леонид.
– Напрасно. Не делай этого.
– Почему напрасно? Я ещё, может, очень долго проживу, лет 20, но не больше. Приятно жить, когда рядом с тобой в стене сидит труп, пусть даже кота. Ведь кот тоже живое существо.
– Да, да, ты проживёшь лет двадцать, – пробормотала Люда, взглянув в его глаза, полные слёз.
– А что будет с котом после смерти, ты знаешь, читала? – спросил он.
– Читала немного.
– Читала! – злобно прервал Леонид. – А я вот знаю.
– Ни в какую общую родовую душу они не вливаются, Лёнь, – тихо ответила Люда. – А существуют индивидуально, но в общем мировом потоке кармы своего рода.
– Ишь, загнула, учёная! – усмехнулся Лёня. – Да они стучат по ночам, если ты хочешь знать! Мёртвыми лапками по стене дома – потому что жить хотят. Вот что! А самые главные среди них мяукают, когда кто-нибудь хороший среди людей умирает. Если в агонии, перед самой смертью, за 2–3 минуты до конца услышишь мяуканье – это значит, тебя покойные коты зовут. К себе. И тогда надо идти, идти к ним… навсегда… В них тоже есть Бог… навсегда… навсегда.
И Леонид разрыдался.
Людочке до ужаса стало жалко его, так что самой захотелось умереть. Она обняла его, зацеловала. И стала яростно говорить о вере, о том, что спасение – только в ней, это проверено тысячелетиями, так было и так будет. «Ты веришь, – бормотала она, целуя и лаская брата, – ведь без веры нельзя умирать?!»
Но Лёня посмотрел на неё изумлённо-холодными глазами и даже несколько отчуждённо.
– Неужели ты думаешь, что я не верующий? – спокойно и высокомерно спросил он, и слёзы исчезли в его глазах. – Я верю, но не в этом дело.
– Что ты говоришь, как же не в этом дело?! – вскричала Люда.
– Я умираю, умираю! – закричал вдруг Леонид и,