Потом жених и невеста танцевали свадебный вальс. Гости смотрели на них, откинувшись на спинки стульев. Подняли бокалы: за возвращение домой. Странное чувство, хотелось вернуться на родину, но при этом девушки понимали, что свою молодость они оставят здесь навсегда.
Доверились Руслановой: «Очаровательные глазки, очаровали вы меня!..» Душа притихла под грозовым облаком вещего голоса.
– Ох, мамочка, – причитала Таня, – нет тебя на свадьбе дочери!
И сказала-то вскользь, для порядка. Но зазвенела в душе деревенская гармонь с тысячей подкованных в ней чертенят! Раздвинулась изба пьяными углами, бражной дым уперся в потолок, пироги летали, как гуси, а за околицей, за дальним лесом, билось об заклад червонное солнце, обещая на завтра долгую жизнь…
Разорив парк на столе, молодые и гости отправились в парк для русских.
День был жаркий.
Купались в пруду и загорали на дощатой террасе, уходящей в мутную воду. Раиса надела китель мужа поверх купальника, затем сапоги и плясала «Яблочко» так, что приседали бревенчатые опоры террасы.
Под музыку духового оркестра катались на карусели с цветными фанерными бортами.
В разгар веселья Смолянский сказал Варе:
– Я видел вас возле церкви.
– Да сидела на скамейке.
– Спрашивала разрешения?..
– Благословения!
Волоски на его висках покрылись капельками пота. Капитан вынул платок, но уронил под стол. Наступив на него сапогом, произнес с досадой:
– Муж для женщины – и поп, и приход!
– А для жены?
Смолянский целовал ей руки. А душа сжималась! Хоть на аркане тащи. Просили: спой, Варя! Но песни те дома остались. Затянула бы сейчас взахлеб, в матушку-сердешную! Только вот не мило ей, и скрыть не может!
Устав грустить, пошли на танцы.
Капитан подхватил Варю под локоть: «Жена – солдату, что граната в мешке, – и спасти может, и взорвать!..» Душный он, обволакивает, как паук. Неотступный и далекий. А нужно наоборот: чтобы простор был возле мужчины, и заботлив – и щекочет, как ангел крылом!
Смолянского не любили в части ни начальство, ни сослуживцы: много позволял себе в разговорах, даже для офицера «Смерша». За ним закрепилась слава вольнодумца, готового лишиться погон в любой момент. Поэтому, наверно, он избегал взысканий крючкотворного характера.
Возле клуба, отстав от веселой компании, Смолянский преградил Варе дорогу. На дощатом стенде висела афиша фильма «Под небом Сицилии». Галантный мужчина в сером плаще и шляпе смотрел на них бумажными глазами…
В детстве у меня была уверенность: проткни бумажную афишу – в дырочке увидишь другую жизнь! И еще было взрослое ощущение человека, оставшегося в чьих-то мечтах! Я остался в живых, в родных, в любимых, в успевающих. Но вот что еще странно: после этого ощущения я не узнавал