Допив чашку, Шереметева отставила её от себя.
– Виктор Семёнович, вы ведь меня к себе вызвали не ради того, чтобы кофе угостить?
– Не вызвал, а попросил зайти, – улыбнулся особист.
– Хорошо, попросили зайти, – покладисто согласилась поручик. – И всё же?
– Вы правы, Василиса Петровна. Не только ради кофе. Меня очень интересует рекрут Ланской, и я хотел посоветоваться с вами, как с преподавателем очень важного и специфического предмета.
– Не понимаю, что вас волнует, Виктор Семёнович. Мы оба прекрасно знаем, кто такой Ланской и что с ним сделали.
– Знаете, Василиса Петровна, в свете ряда событий у меня невольно возникли некоторые сомнения…
– Какие, например? – Шереметева внимательно посмотрела на собеседника.
– Обряд шельмования… Был ли он проведён правильно и в полном объёме?
– Виктор Семёнович! – усмехнулась девушка.
Голиков покачал головой.
– Знаю-знаю, Василиса Петровна, и всё-таки?
– Насколько мне известно, ещё ни разу за всю историю обрядов не было ни одного сбоя. Все, с кем производили этот обряд, теряли магию навсегда. А этот Ланской… Разве с ним что-то не так? Я видела его на занятиях. Поверьте, он не производит впечатления мага.
– Другими словами, мне, как особисту, опасаться нечего?
– Так и есть, Виктор Семёнович. Нечего.
Голиков кивнул.
– Ладно. Будем считать, что вы меня успокоили, Василиса Петровна. Однако… просто ради подстраховки… могу я попросить вас хорошенько присмотреться к рекруту Ланскому? Хотя бы из благодарности за этот кофе, – улыбнулся особист.
– Кофе просто бесподобен, – улыбкой на улыбку ответила поручик. – Чувствую себя в долгу перед вами. Я обязательно выполню вашу просьбу, Виктор Семёнович.
– Замечательно, – с видимым облегчением произнёс особист. – Ещё по одной? Кстати, могу плеснуть немного коньячку… И тоже из моих личных запасов. Такого вы тоже нигде не купите.
Глава 12
– У солдата выходной, пуговицы в ряд, – напевал я одну из любимых песен отца. – Часовые на посту родины стоят…
Папа часто принимал душ, мурлыкая себе под нос этот мотив, или громко-громко пел, когда брился, под аккомпанемент жужжащей электробритвы. Вокальные данные у него были, мягко говоря, так себе: фальшивил безбожно. Мама в такие минуты морщилась и затыкала уши.
– Душераздирающее зрелище! – почему-то говорила она.
Мне, когда я был маленьким, папино пение нравилось. Потом, конечно, стало доставать. Тогда я запирался в своей комнате и надевал наушники. Врубал то, что было у меня в плейлисте, а вкусы у меня порой менялись на диаметрально противоположные: от гитарных запилов «Металлики» до слащавого итало-диско восьмидесятых.
Господи, как много бы я отдал, чтобы снова увидеть отца и услышать, как он поёт! Только потеряв его, я понял, что он был лучшим папой на свете. И вот сама собой в голове всплыла эта песня. Я не смог удержаться и в меру своих возможностей исполнил из неё куплет и припев вслух. Думал, меня