– Я, знаешь ли, слежу за фигурой. А смех – продлевает жизнь! – На этот раз она действительно рассмеялась.
Марьяна поспешно разделась до нижнего белья, пока что побросав все мокрые вещи на пол, присела на край кровати сестры, склонилась и прижалась губами к ее лбу. Настя поймала ее руки и притянула к груди, выдержала всего несколько секунд этих нежностей и тут же оттолкнула.
– Ты же ледяная вся! Промокла до нитки! Простудишься! А ну марш в ванну!
– Никуда не пойду, пока не расскажешь, что сказал врач по анализам. Хочу услышать это сначала от тебя, – строго произнесла Марьяна.
– Ничего не скажу, пока не примешь душ! – упрямо передразнила тон старшей сестры Настя, с вызовом глядя ей в глаза.
– Ты кого хочешь доведешь… – Марьяна покачала головой, поднялась и принялась рыться в шкафу в поисках махрового халата и сухого белья.
– Вот-вот! Я еще всех вас переживу… – с готовностью подхватила эта вредная девчонка, и ее голос приобрел еще больше командных ноток. – На тебя даже смотреть холодно! Тапочки надень!
Так и не поворачиваясь, Марьяна закусила губу. Слезы сами вдруг навернулись на глаза и тут же потекли по щекам градом, подбородок предательски задрожал и горло перехватило железным ошейником. Ну что же она творила! Нельзя было позволять себе так распускаться в присутствии Насти! Да и родителей лишний раз нельзя было доводить… Им и так всем было тяжело.
– Знаешь что? – голос сестры снова прозвучал звонко, без тени грусти и дрожи.
– Что? – хрипло выдавила из себя Марьяна, мимоходом подтирая слезы и стискивая зубы.
– Я решила, куда буду поступать после школы.
– И куда же?
– На ин. яз. Хочу много путешествовать и повидать мир, а переводчики наверняка много ездят в командировки.
Марьяне наконец-то удалось совладать с собой. Она закуталась в халат и повернулась.
– Настюх… Уверена, у тебя все получится. Ты же у нас отличница.
– Ага. Ботаничка. Вся в тебя…
– Точно.
Сестры улыбнулись, встретившись взглядами. Глаза одной будто точно отражали глаза другой. Когда-то они были похожи не только этим, а еще шелковой гривой спело-ржаных волос, например, или яркими открытыми улыбками и звонким, как колокольчики, смехом. Теперь лежащая в постели девочка казалась призрачной тенью той, что стояла посреди комнаты. И все равно обе были естественно красивы и восхищали. Первая – хрупкой нежностью, сочетающейся с каким-то жизнеутверждающим бесстрашием. Вторая – бьющей через край энергией и силой, прикрывающей мягкую женственность и беспомощность.
Даже теперь, спустя шесть лет, Марьяну передергивало от детских воспоминаний о больнице. Особенно теперь, когда она стала взрослой и все яснее осознавала, что ее жизнь тогда, возможно, висела на волоске. А еще