– Арнольд Георгиевич, ну что вы как маленький? – прозвучало с улицы, – Даже неловко за вас. Вы же умный человек, все понимаете.
«Может, ошибка? – мелькнуло в голове. – Перепутали адрес, не туда зашли. Почтеннейшая Анна Филипповна тоже не овечка, и к ней должны накопиться вопросы. Нет, обращались по имени-отчеству, это не ошибка…»
Ведь чувствовал же последние дни: что-то не так – спина чесалась, голова трещала как в тисках.
«Задняя дверь! – осенило. – Бежать! Переулок, овраг, американское посольство…»
Это было форменное безумие. Он миновал на онемевших ногах проходную комнату, выбрался в тесный коридор, заставленный тазами. Задней дверью пользовались редко. Под ногами что-то загремело, покатилось по полу. Звякнул проржавевший крючок. Он вывалился на улицу. Но и здесь его уже ждали.
– Может, хватит, Арнольд Георгиевич? – Субъект с идеальным пробором шагнул вперед, предотвращая отступление в дом. Он вывернул ему руку, Арнольд Георгиевич взвыл, ударившись лбом о косяк.
– Комитет государственной безопасности. Вы арестованы, гражданин Толмачев. Против вас возбуждено уголовное дело по статье 64, пункт «а». Вы же в курсе, о чем эта статья? Не надо сопротивляться, вы прекрасно знали, на что шли. Будьте мужчиной.
Но он не мог такое принять. Разум помутился, руки не ведали, что творили. Бедняга пытался вырваться, хрипел, бормотал, что ни в чем не виноват, что будет жаловаться в Совет министров!
Подошли еще двое, схватили за руки, за ноги, оторвали от земли. Его несли, как мешок с картошкой, при этом даже не шутили, хотя ситуация сложилась комичная. Щелкнул затвор фотоаппарата – велась съемка. За углом Толмачев опомнился, стал просить, чтобы его поставили на ноги, сам пойдет. Люди же смотрят!
Его поставили, взяли под руки. Люди действительно смотрели. Чуть не подавилась Анна Филипповна, прикрыла дверь – оставив, впрочем, щелку. Озирались пешеходы с сумками, идущие с электрички.
Арестованного вывели за калитку. Он сам уселся на заднее сиденье. Двое втиснулись по бокам: подперли задержанного. Водитель занял свое место.
– Надо же, Девятого мая взяли упыря, – хмыкнул один из сидящих сзади, – в великий день.
– Символично, – согласился водитель и надавил на педаль газа.
В помещении с голыми стенами было зябко, неуютно. Единственное окно закрывали плотные шторы. Растекался свет от настольной лампы.
Сидящий на стуле выглядел неважно. За прошедшие трое суток он сильно сдал, осунулся, кожа покрылась серой сыпью. В глазах застыла обреченность. Он сидел, опустив голову. Лицо собеседника пряталось в тени, освещались только руки, перелистывающие бумаги.
– Вы хорошо себя чувствуете, Арнольд Георгиевич? Есть жалобы, пожелания?
– Спасибо, все хорошо… – арестант разлепил слипшиеся губы. Он был одет в спортивный костюм с надписью «Динамо» – не новый, с протертыми