Перед Фергюсоном высилась сверкающая стена, которая изгибалась в его сторону и вверх. Полупрозрачная эта поверхность лучилась собственным сиянием, а не отраженным светом какого-либо источника. Будто сделанная из гигантского алмаза, она обладала той чистотой, в которой столько же от света, сколько и от тьмы; кристальной чистотой, из беспредельной глубины которой исходили пылающие лучи.
По ту сторону самоцветной стены среди листьев и высоких стеблей рос огромный цветок. Живой цветок, поднявшийся из живого кристалла, не меньше шести футов в поперечнике. Он начал раскрываться. Лепестки отгибались книзу, обрамляя золотистый зев, точно насмешливо улыбающиеся губы.
Цветок имел тигриную окраску, его лепестки, толстые и мягкие, напоминали мех. Это и был мех; цветок-тигр, в котором в одно прекрасное, ужасное, удивительное целое слились растение и зверь. И прямо на глазах у Фергюсона в глубине пятнистого зева произошло какое-то движение, порождая… звук.
Слабое подобие того рева, от которого сотрясались скалы, прокатилось по пещере. Как крошечные орхидеи в джунглях, которые пели свою пронзительную гудящую песнь, этот кристаллический титан здесь, в пещере, разговаривал с людьми – негромко, почти шепотом, напоминающим, однако, раскаты далекого грома. Этот звук исходил из зева цветка, очень похожего на разверстую тигриную пасть.
Опушенные мехом лепестки задрожали, свет в пещере замерцал. Девушка, стоявшая неподалеку от огромного цветка, тоже задрожала всем своим бледным телом; ее светящиеся волосы раскачивались, как будто звук был ветром и шевелил похожие на металлические пряди.
Она медленно двинулась в сторону цветка.
Тот почувствовал ее приближение. Узнал ее и наклонил свой мощный стебель, нижними лепестками коснувшись пола. Девушка обеими ногами встала на цветок.
И он властным движением начал смыкать вокруг нее венчик. Девушка оказалась в самом сердце огромного цветка и на мгновение исчезла из виду, когда бархатные лепестки тигровой окраски сложились полностью.
Когда они снова раскрылись, девушка лежала в центре цветка, опустив голову на изгиб лепестка. Серебряные волосы потоком спадали на цветоложе, черные глаза были закрыты. Верхний лепесток изгибался над ней, словно ухмыляющаяся губа. Девушка казалась бледной тычинкой в чаше цветка-тигра. Она и цветок стали единым целым.
Цветок и сверкающая бриллиантовая стена тоже были соединены. Кристалл, цветок и девушка были одним организмом – живым, наблюдающим, понимающим!
По пещере прокатился низкий гул, от которого задрожала земля. Когда он смолк, губы девушки зашевелились. Звучание ее голоса убедительнее, чем что-либо другое, подтверждало факт синтеза, о котором говорил Кейнс. Поскольку речь вела не только девушка.
Чистый бесстрастный тембр ее голоса мог бы принадлежать и цветку, испускающему сладкий, пряный запах жимолости. Однако было в