Это он пошутил? Холодновато как-то. А может, и едко. Впрочем, она перестала понимать все его шуточки – безобидные они или обидные? Вот и сейчас, не разобрав толком, ужалил он ее или ободрить хотел, – потускнела Светлана Михайловна, сникла. От самой головоломки этой. Затем, преодолев минутную слабость, потребовала:
– Дайте мне сигарету.
Мельников дал сигарету, дал прикурить и спустился в зал. Сел там на один из стульев. Теперь они были разделены значительным пространством.
Светлана Михайловна жадно затянулась и затем спокойно через весь зал сказала:
– Зря злитесь, зря расстраиваетесь… И зря играете «Одинокого пешехода».
– Путешественника, – поправил он. И зачем-то перевел на английский: – «Alone traveller».
– Вот-вот, – подхватила Светлана Михайловна. – Ничего ей не будет. Ее простят – и дирекция, и вы в первую очередь. Она же девочка, только начинает. Это мы с вами ничего не можем себе простить и позволить…
Закрыв глаза, Мельников откинулся на спинку стула.
Шумел за окнами дождь.
Светлана Михайловна подошла к Мельникову.
– Что с вами? – спросила она, страстно желая понять. – Почему вы стали таким?
– Каким? – Мельников спросил, не открывая глаз.
– Другим!
Он вдруг подмигнул ей и прочитал:
– Не властны мы в самих себе,
И в молодые наши леты
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть,
Всевидящей судьбе.
Как просто сказано, обратите внимание… как спокойно… И – навсегда.
– Еще бы, – осторожно поддержала Светлана Михайловна. – Классик.
– Кто?
Глаза ее устремились вверх, на лбу собралась гармошка морщин – ни дать ни взять, школьница у доски.
– Похоже на Некрасова. Нет?
Он покачал головой. Ему нравилось играть с ней, с учительницей литературы, в такие изнурительные для нее викторины.
– Тю… Не Тютчев?
– Холодно.
– Фет?
– Холодно. Это не из школьной программы.
– Сдаюсь…
– Баратынский.
– Ну, знаете! Никто не обязан помнить всех второстепенных авторов, – раздражилась вдруг Светлана Михайловна. – Баратынский!
– А его уже перевели, вы не слышали разве?
Она смотрела озадаченно.
– Перевели недавно, да. В первостепенные.
За что он ей мстит? За что?! И она сказала, платя ему той же монетой:
– Вы стали злым, безразличным и одиноким. Вы просто ушли в себя и развели там пессимизм! А вы ведь историк… Вам это неудобно с политической даже точки зрения.
Вот этого ей говорить не стоило! Мельников едко усмехнулся и отрезал:
– Я, Светлана Михайловна, сейчас даю историю до семнадцатого года. Так что политически тут все в порядке…
Он поднялся, чужой, холодно поблескивающий стеклами очков, в черном пальто, накинутом на плечи…
Она поняла, что его уже не вернешь, и мстительно спросила вслед:
– Вас,